— Хорошо, — согласилась она и позвала к нам дядю Леню, к которому ездила делать перманент: — Он перекрасит тебя в нормальный цвет.
Нормального не получилось, я стала фиолетовой и разрыдалась от ужаса. «Ладно-ладно, — сказал дядя Леня, — поехали ко мне, сделаю так, что никто больше не скажет, что у тебя крашеные волосы». В парикмахерской дядя Леня навертел мне папильотки, включил электричество, затем выключил и... снял папильотки вместе с волосами. На месте роскошной копны остались жалкие концы, что успели отрасти после покраски. В школу на следующий день я пришла с короткой стрижкой.
Представляете, что значила в те времена стрижка с укладкой, если мы продолжали носить чулки на резиночках?! Это было совершеннейшим развратом! Так могла выглядеть только проститутка! Скандал разразился грандиозный — возмущению педсостава не было предела. «Не обращай внимания! Что мы можем поделать?» — сказала мама.
Преследования закончились, когда нашу школу объединили с мальчиковой. Поведение и нравы парней разительно отличались от девичьих и потребовали полной мобилизации учителей перед незнакомой ранее угрозой. Никто из ребят меня не задирал, кроме одного толстого мальчика. Помню, я ходила на каток на Петровке, где мне не давала проходу местная шпана, так и норовила сбить с ног. Мама научила: «А ты с ними покатайся. Круг — с одним, круг — с другим. Зато потом тебя уже никто не тронет».
Так я и делала. Шпана меня не обижала, лишь все тот же толстый мальчик, учившийся на два или три класса младше в моей школе, никак не мог угомониться. При любом удобном случае начинал издеваться, ставил подножку и кричал: «Дорогу Защипиной! Она знаменитая!» Мальчика этого звали Андрюша Миронов... Спустя несколько лет мы встретились с ним в Театре сатиры.