Вернувшись домой, я стала ждать звонка с киностудии и думала лишь о том, как буду скоро играть в кино.
— Да успокойся! — говорила мама. — Хочешь, повесим на стену твой большой портрет?
— Не нужны мне ваши портреты, хочу, чтобы меня видела вся Москва!
Звонка дождалась, и мы с мамой поехали на студию. Я читала стихи, пела песни: «Еще и частушки знаю! И станцевать могу!»
Старания не прошли даром — на роль меня утвердили. Мама подписала договор, ее на время сняли с работы, приставили ко мне и даже назначили зарплату воспитателя. А как иначе? Надо же четырехлетнюю девочку отвезти-привезти, покормить. Тексты я учила легко, запоминала после первого прочтения (читала, конечно, мама). Мне кажется, у всех детей память великолепная.
Шел 1944 год. Перелом в войне уже наступил, но до победы было еще далеко. Из Москвы мы отправились в блокадный Ленинград, ведь фильм рассказывал о судьбе двух маленьких девочек в осажденном городе. Я играла пятилетнюю Катеньку. Поезд, на котором ехала наша съемочная группа, попал под бомбежку, нас пересадили на грузовики и по Дороге жизни повезли через Ладогу. Да, такая у меня была мама: не побоялась с единственным ребенком отправиться в пекло войны. Нас поселили в гостинице «Астория», мама отказывалась покидать номер во время авианалетов фашистов. «Пусть лучше сразу убьет, чем засыплет в бомбоубежище!» — говорила она.
Блокаду Ленинграда прорвали при нас. Началась весна, изможденные люди повылезали на солнышко. Почему-то в числе первых в оживающем городе появились цистерны... с пивом. На съемки наша группа ездила на грузовике: и операторы, и осветители — все вместе. Здесь же, в кузове, находилась техника: камера, легендарные ДИГи — дуговые прожекторы, дававшие свет за счет сгорания графитовых электродов, и фанера, покрытая фольгой для отражения лучей.
