Я тормошила его, несла какую-то чушь. Только бы не засыпал, не уходил. Но вот через сорок минут за окнами просигналила машина. Наконец-то! Его увезли в больницу, сделали операцию, наложили гипс — не снимать, не трогать месяц. Татьяну Васильевну это напугало: ее отца, дрессировщика, как-то порвал тигр, тогда тоже все загипсовали, но раны загноились, началась гангрена — и не стало человека! И она решила подстраховаться: нашла клинику в Германии и мы с Эдгардом полетели туда консультироваться. Немецкие врачи пришли в ужас — оказалось, сухожилия перепутали местами. Снова разрезали, потом руку собирали чуть ли не по лоскуткам. Сложнейшие операции под общим наркозом.
Я жила в больнице, в палате с Эдгардом. Чуть пошевелится — бегом к нему: не повернулся ли неудачно во сне, не повредил ли повязки? Не упало ли давление? Почти не спала. Страшное было время. Но мы справились. Вместе.
Мое тридцатилетие отмечали в Иваново, где гастролировал цирк. Сняли ночной клуб и устроили грандиозную вечеринку. Артисты облачились в карнавальные костюмы: Эдгард предстал Петром Первым, Аскольд — махараджей, на мне было черное готическое платье. А Бараненко выбрала образ розовой хрюшки! Как мы веселились! Эдгард говорил, что очень меня любит и все у нас будет хорошо.
Но прошло всего несколько недель и мы перестали быть парой. Лена с Аскольдом к тому времени разошлись — он встретил другую и женился. Но Бараненко осталась в семье. Не все было гладко, если честно, но мне совсем не хочется вдаваться в подробности.
А мы... Лежим вечером в постели, у Эдгарда плохое настроение. И вообще он какой-то странный был в последние несколько дней, загруженный. Вдруг садимся разом, и Эдгард говорит:
— Давай поговорим!
— Давай! Ты смурной в последнее время. Я тебя раздражаю?
