— Выпроводите ее из больницы и больше не пускайте! У нас своих проблем хватает!
Чтобы легче пережить тревогу и страх за сына, вернулась к занятиям во ВГИКе. После института ехала к больнице и ходила под окнами. Молиться тогда еще не научилась, поэтому, сжав кулаки, твердила про себя: «Ваня, держись! Я здесь, я с тобой!»
Вадик в это время снимался в Подольске. Звонил, спрашивал, какие прогнозы дают врачи, говорил какие-то успокаивающие слова. Однажды, пробродив под окнами реанимации до темноты, я возвращалась домой и вдруг поймала себя на мысли: «А ведь Подольск — это совсем рядом. Неужели Вадик не может приехать хотя бы на несколько часов?» Спросила у него об этом и услышала в ответ: «Нет, Макарона, не могу — у нас съемки в три смены».
А спустя несколько дней мне позвонила знакомая: «Ты знаешь, что у твоего Вадима роман с Верой Сотниковой? Они сейчас вместе снимаются. Вся киногруппа в курсе».
Зачем эта женщина меня просветила, могу только догадываться. Есть люди, которым нравится приносить дурные вести, а потом наслаждаться реакцией. А может, я несправедлива и она просто хотела предупредить — дать возможность вмешаться в ситуацию и пресечь роман. В двух вещах я уверена абсолютно: в том, что утечка информации исходила не от Веры, и в том, что она не собиралась уводить у меня мужа. Так что обиды на Сотникову у меня не было и нет. Спустя несколько лет, став старше и мудрее, я нашла оправдание и Вадиму. Муж не мог быть мне поддержкой, потому что в те тяжелые дни все мои мысли, все чувства принадлежали только сыну. Как можно поддерживать человека, который не принадлежит тебе ни на йоту? Но тогда, после его измены, меня здорово захлестнуло. Не ревностью или обидой, а досадой от того, что приходится рушить конструкцию, которую выстроила в голове: Вадик — мой единственный мужчина до конца жизни, мы встретим старость в окружении многочисленных детей и внуков. К этому примешивалось уязвленное женское самолюбие.
