Татьяна Ивановна Пельтцер, по соседству с которой я жил, приглашала на чай и рассказывала про театр, чтобы мы быстрее привыкали к его порядкам. «Будут завидовать, подсиживать, а как без этого?» — предупреждала она. Казалось бы, какие у нас могут быть пересечения с актерами: они играют роли, мы — музыку? Струны нам, конечно, не перерезали, тем не менее неуловимые флюиды зависти витали в воздухе. Группа «Рок-ателье» была в фаворе. В отличие от «Аракса» нас Марк отпускал гастролировать, специально делая окна в репертуарной сетке. Нам это было важно, чтобы не утратить форму и остроту ощущений.
Спустя некоторое время Захаров поделился идеей нового проекта. «Только его вряд ли примут», — вздохнул он. Речь шла о «Юноне и Авось». «Крис Арьевич, — так он меня называл, — чтобы легче прошла «Юнона», надо для начала сочинить спектакль про БАМ».
Захаров умел даже идеологически правильную постановку о комсомольской стройке, где на сцене махали красными флагами, сделать задорно и музыкально, чтобы на нее пошел зритель. Замысел удался, спектакль «Люди и птицы», для которого я писал музыку, приняли, и мы взялись за «Юнону и Авось».
— Я не вокалист! Я не могу петь! — первым делом заявил Николай Караченцов.
— Ничего, научитесь, — ответил ему худрук.
С актерами вообще, как оказалось, работать непросто. «Александр Гаврилович, — обращался Захаров к Абдулову на репетиции «Юноны», — вы пятнадцать минут объясняете мне и всей труппе, что не успеваете из Пылающего еретика переодеться в костюм для следующей сцены. Вместо того чтобы говорить, взяли бы уже и переоделись».
Мы очень подружились с актерами, игравшими в спектаклях с нашим сопровождением, а Паша Смеян получил одну из центральных ролей в «Юноне...» — Главного Сочинителя. Работали над постановкой долго, сложно, добиваясь единого звучания разных стилей. В спектакле сплелись воедино рок, хор, колокола, церковные песнопения. Это была школа жизни и мастерства. Я ходил на все репетиции, наблюдал, как Захаров выстраивал мизансцены, вытаскивая из актеров нужные ему эмоции.
