Теннисную ракетку я взял в руки в четыре года. Папа привел сначала в футбольную школу, а потом в теннисную. Подготовка велась очень серьезная, это дало результаты, воспитало выносливость, укрепило здоровье. Я получил звание кандидата в мастера спорта, входил в состав юношеской сборной, тренировался под руководством Шамиля Тарпищева, пробился в тройку лучших теннисистов Москвы. Я играю до сих пор, хожу на корт три-четыре раза в неделю, езжу на состязания ветеранов, турниры «Большая шляпа», в которых, как и раньше, участвуют представители российской политики, культуры, спортсмены и бизнесмены. Летом большую часть времени провожу на даче в Новоглаголево и тренируюсь без преувеличения почти каждый день.
Я не подвел ожидания и мамы: она настаивала на музыке. С пяти лет занимался с репетитором, а в восемь поступил в музыкальную школу имени Дунаевского, потом в «Гнесинку», получил диплом пианиста.
Родители мои — метростроевцы — познакомились в Москве. Папа приехал из Коканда, мама из Маньчжурии. Родился я в палатке, где кроме родителей жило тридцать человек. Потом отец ушел в Гидроспецстрой, занимался строительством подземных тоннелей и дослужился до заместителя управляющего трестом. Он был известным человеком в отрасли, его до сих пор помнят. Кстати, измышления, будто моя настоящая фамилия не Кельми, а Калинкин, — полная ерунда, сочиненная Александром Градским. В одном из морских круизов, в которые артистов часто приглашали в девяностые, Саша выдумал этот миф про меня и очень им забавлялся. Его тут же подхватили и растиражировали средства массовой информации. Как-то не выдержал и сказал Градскому: «Придешь на могилу к моим родителям, неужели стыдно не станет?!» После этого он поутих. А друзья опубликовали мое свидетельство о рождении, чтобы доказать: я — Кельми. Эстонцами, как писали в СМИ, мои предки никогда не были, город, созвучный с нашей фамилией, есть в Литве. Скорее, у отца литовские корни. А имя для сцены — да, я позаимствовал у героя «Соляриса» Криса Кельвина. Толя Кельми звучало как-то не по-рокерски.
