Но мне и в СССР было неплохо, тем более что всегда дружила с мозгами и не имела иллюзий, что сейчас, понимаешь, поеду в тридцать лет покорять Голливуд. Знала, что нигде больше не сыграть таких божественных ролей, как Настя в «Сибириаде» или Люба в «Военно-полевом романе». Когда мне приказали «Уезжай!», стукнула кулаком по столу по-настоящему. И ответила, что ни за что и никуда не уеду, я русская и горжусь этим. К счастью, удалось отбиться, даже получила многократную визу во все три страны, где жил Максимилиан, — Германию, Австрию и Швейцарию.
— Вы сразу уехали к мужу?
— Я никогда не уезжала из России! Устала уже это повторять, но меня никто не слышит. Я всегда была дома, всегда возвращалась, постоянно работала. После свадьбы Макс улетел, а я осталась в Москве, где за следующие несколько лет снялась в пяти фильмах, достаточно вспомнить «Марицу», «Прости», «Под знаком Красного Креста», «Леди Макбет Мценского уезда». С мужем виделись урывками: он прилетал в Москву, я выезжала в Европу со спектаклем Анатолия Васильева «Серсо». Шелл усыновил Димитрия. Меня все устраивало: никогда не мечтала выскочить за иностранца, чтобы уехать, главным всегда была работа. В Германию к мужу улетела, лишь отыграв последнюю сцену в фильме Романа Балаяна «Леди Макбет Мценского уезда» и по самой что ни на есть уважительной причине — за три недели до рождения дочери Насти. Мите уже исполнилось шесть лет.
Только оказавшись в доме Максимилиана в Мюнхене, я поняла, отчего он долго оставался холостым. Его жизнь и так была прекрасно отлажена! За быт вот уже тридцать пять лет отвечала домоправительница фрау Хорд, на Макса работали две-три секретарши и несколько агентов. Любимец всего немецкоязычного мира, аристократ, он был красив, талантлив, и ему не могла отказать ни одна женщина. Зачем жениться? Помню, как приставал с расспросами Андрей Кончаловский: «Скажи, Шелл — настоящий миллионер или не настоящий?» Это было унизительно. Конечно, Джек Николсон или Аль Пачино зарабатывали в кино куда больше, чем Максимилиан. Но он имел превосходные мозги, был блестяще образован, в частности получил степень по истории изобразительного искусства, и всю жизнь собирал коллекцию картин, которые год от года росли в цене.
— Рассказывали, что у Максимилиана Шелла был нервный недуг. Это правда?
— Он еще до женитьбы предупредил, что страдает депрессиями. Я только посмеялась: «Ты просто никогда не жил в Советском Союзе. Постоишь за колбасой часа полтора, и когда очередь наконец подойдет, хандру как рукой снимет! Почувствуешь себя самым счастливым человеком на свете».
Как же я ошибалась! Настроение у Макса постоянно скакало то вверх, то вниз — от эйфории до апатии. Сегодня ангел небесный, а завтра кричит как раненый зверь, с ума можно сойти! Все годы нашего брака сердце обрывалось при виде алой таблички, украденной им из какого-то отеля: Do not disturb! — «Не беспокоить!» Максимилиан нередко вешал ее на дверь своей комнаты или домашнего офиса. Он неделями просиживал взаперти, еду надо было ставить под дверь. Войти никто не решался: кому охота нарваться на скандал?
Я так и не смогла к этому привыкнуть, жила как на вулкане. Однажды мы с уже подросшими детьми ждали папу к ужину, накрывали на стол. Но Максимилиан с порога так разгневался, что стены задрожали. В чем дело, что случилось? Не получилось даже вставить свой вопрос, муж ушел, хлопнув дверью. Дочка постаралась утешить: «Мамочка, не переживай. Вы просто две отдельные планеты — из разных галактик. И когда встречаетесь, происходит неминуемый взрыв».
Беда в том, что я к этому относилась всерьез, всякий раз переживала. Причину поняла только через несколько лет после нашего разрыва, познакомившись с мудростью толтеков. Их главное правило: никогда не принимай ничего на свой счет. Как только Максимилиан начинал кричать, я искала причины в себе, а это в корне неверно. Он просто подпитывался моей энергией.
...Первое время в Мюнхене мне было очень страшно. Неожиданно для себя я оказалась абсолютно зависимым человеком. Прежде всего в финансовом смысле. Привыкла к самодостаточности: раньше не зависела от мужчин. Всегда хорошо зарабатывала, снимаясь порой в двух картинах одновременно. Хотя со стороны моя жизнь в Германии была прекрасна: роскошный дом, домработницы, важные люди, вплоть до канцлера Коля, приходят в гости. Мама Макса — все звали ее Мутти — с первого дня окружила любовью Димитрия, а это было для меня самым важным. Я могла сравнивать: мама Максима Дунаевского Зоя Ивановна даже слово «внук» не произносила, это было для нее слишком. Говорила: «Зачем буду привыкать к чужому ребенку? Вы все равно разведетесь, а мне потом страдать».
