Врачи требовали, чтобы Макса отключили от аппарата: «Он никогда не придет в себя! А если это и случится, очнется овощем!» Но я, сама пройдя через две клинические смерти, прекрасно знала, что Максимилиан все слышит и чувствует. Дома в Мюнхене уже не было, пришлось жить в офисе кинокомпании Шелла — абсолютно пустом и почему-то неотапливаемом. Сражалась в одиночку, не с кем было даже поделиться своей верой: агент мужа, с которой у него были прекрасные отношения, твердила «Не могу его таким видеть!» и не заходила в клинику. Но спустя два месяца Макс очнулся. Я его вытащила!
Еще через несколько месяцев Шелл согласился участвовать в бродвейской постановке «Нюрнбергского процесса». Добром эта затея кончиться не могла: он еще не до конца восстановился после болезни. Я сразу сказала: «Шоу будет закрыто!» Но до невозможности упрямый Максимилиан не стал ничего слушать и полетел в Америку. Спектакль быстро сняли, как я и предполагала. И именно той весной в Нью-Йорке он встретил Элизабет Михич.
— До этого он не давал повода для ревности?
— Ни одного. Человек болезненно честный, уже при нашей встрече он предупредил: «Я — мужчина. А значит — охотник и очень люблю женщин. Либо ты это принимаешь, либо нет».
Я приняла. Дунаевский даже будучи за рулем поворачивался за каждой красивой попкой. Это было так оскорбительно! Случалось, из-за этого я из машины на полном ходу выбрасывалась. А Максимилиан никогда не давал видимого (!) повода к ревности.
И вот теперь он требовал развода. Это случилось восемнадцатого ноября 2001 года. При этом Макс сказал: «Я встретил женщину. Она простая, примитивная, некрасивая и неумная. И я останусь с ней». Вначале не поверила! Подумала: решил устроить какую-то дурацкую проверку. А когда увидела фотографию Элизабет в «Бунте», мне стало страшно. Максимилиан опять меня не обманул! Сразу было понятно, что эта женщина простая, примитивная, некрасивая и неумная.
Я с ума сходила. Чувствовала, что нам нельзя расставаться, просто не имеем права. Миллионы людей воспринимают такие пары как образец для подражания, связывают с ними все свои чаяния. Мировая знаменитость Максимилиан Шелл и советская кинозвезда Наталья Андрейченко вслед за Владимиром Высоцким и Мариной Влади дали надежду, что диалог между СССР и Западом возможен. Простите за пафос, но в каком-то смысле наш союз был символом времени. Какие бы трения между нами ни происходили, я бы никогда не посмела разрушить брак, знала, что это принесет только несчастья. Именно об этом я бы хотела предупредить Марию Шелл: музыкант Р. и Артистка тоже навеки связаны.
Я понимала, что имею дело с серьезным злом. Так уж сложилось, что я всегда дружила с ясновидящими. Они говорили, что чувствуют черную энергию Элизабет, но она собрала вокруг себя такую дьявольскую армию, что они не могут встать на мою защиту. На увещевания Максимилиан не реагировал, и тогда я стала писать ему письма. Бумага всегда имела на Шелла магическое воздействие. Я надеялась так сохранить семью, защитить детей, воскресить того Макса, которого любила. Я обращалась к нему «мой Любимушка». Максимилиан не говорил, что их читает. Но после каждого письма становился немножко другим, прежним.
Я не скандалила. Когда Макс отправился к Элизабет на свидание, даже передала для нее букет с запиской «Добро пожаловать в семью». Подумала: если оттянуть ситуацию и заставить время работать на себя, Макс успокоится и поймет, что семья для него важнее и дороже. Помню, как Шелл взял цветы, положил в багажник и долго смотрел на них, не понимая, что делать. Я уверена: он не подарил их от меня, может быть, привез как свой подарок? Но это мои домыслы.
Максимилиан заявил, что Элизабет нужно «рекогнишн» — признание ее статуса единственной подруги Шелла. Тогда я произнесла главную мудрость Натальи Андрейченко: «Любовь — это не обладание, а свобода. Там, где присутствует «рекогнишн», любви нет места. Эта женщина тебя не любит, и закончится все очень грустно. Запомни мои слова, она тебя обязательно отхлещет по твоему аристократическому личику».
