В театральном мире блистали другие звезды, затмевавшие Таню.
...Митя тем временем рос, в три года его отдали в детский сад. А в семь он попал в интернат. Иного выхода не было: родители наши стали пожилыми, здоровье уже не то. А Тане приходилось зарабатывать на жизнь.
Интернат был достойным, там росли и воспитывались дети из обеспеченных семей. Как сейчас помню, за пребывание сына Таня платила шестьдесят шесть рублей в месяц. Для сравнения: моя зарплата артиста театра составляла шестьдесят девять рублей.
Пять дней в неделю Митя жил в интернате. Таня его навещала один или два раза в неделю, по мере возможности. Привозила соки, фрукты. А на выходные Митю забирали бабушка и дед. Правда, с учебой у него не складывалось — уровень образования в заведении, по-моему, был недостаточно высок. Детей учили рисовать, музицировать, племянник учился играть на балалайке. А вот русский язык, математику и литературу преподавали спустя рукава. Впоследствии пришлось нанимать репетиторов, чтобы Митя смог поступить в высшее учебное заведение. Будущую профессию врача они выбирали с бабушкой. О том, чтобы стать артистом, и речи не шло. Хотя племянник с детства бывал на спектаклях деда и на моих. Как-то, оставив его, маленького, в кресле в первом ряду, я вышел на сцену и вдруг услышал громкий возглас из зала: «О! Наш Алеша!» Это Митя, узнав меня в гриме, не замедлил поделиться своим открытием.
Но когда он пришел в театр уже постарше, лет в четырнадцать, я спросил после спектакля:
— Как тебе?
Митя очень серьезно ответил вопросом на вопрос:
— Зачем ты этим занимаешься? Это же совсем неинтересно!
— Ну, если неинтересно, то не приходи больше, не смотри, — я не обиделся, просто удивился: зачем себя заставлять, если скучно?
Но Митя все равно забегал, правда, нечасто. И в большей степени, пожалуй, чтобы меня навестить, а вовсе не на встречу с искусством. Что тут скажешь: разные поколения, разные интересы.
Моя дочь, к слову, тоже даже близко не рассматривала возможность работать на сцене или в кино. Она видела фильмы тети и дедушки и заявила: «Я так никогда не смогу!» Выучилась на искусствоведа.
...В 1983 году родители переехали в новую квартиру на Спиридоновку. Таня перебралась с Кутузовского на Васильевскую улицу — всегда хотела жить возле Дома кино.
Митя, закончивший обучение в интернате и собиравшийся в институт, стал жить с бабушкой и дедом: ходил в хорошую школу рядом с их домом.
И я, когда жена и дочь уехали во Францию, поселился у родителей — им нужна была помощь. Мама болела — сломала шейку бедра, потом был второй перелом, после которого она слегла. Мама мучилась двенадцать лет, но никогда не жаловалась. Наоборот. Сестра, бывало, позвонит, я беру трубку, а мама машет руками: «Не надо, чтобы Таня заходила и видела меня в таком состоянии, — неважно себя чувствую!» Она боялась, что дочь увидит ее обессилевшей, лежачей, и от отчаяния сорвется — снова депрессия и больницы. Оберегала Таню, особенно переживала за нее. Просила: «Алеша, не оставляй сестру!» Я обещал.
Таня, конечно, приходила. Но нечасто — когда мама чувствовала себя получше и разрешала: «Ну, пусть Таня придет!»
Мамы не стало в 1994 году. Папа пережил ее на двенадцать лет. Хотя мамин уход его подкосил, он перенес серьезную операцию. Но его спасала работа — театр был для отца всем. Буквально до последнего дня играл на сцене.
Митя перебрался в Америку в 1996 году. Вернулся из армии, в стране полный бардак. С работой проблемы: опытные специалисты никому не нужны, а молодые — тем более. Мальчик наш помыкался, потом познакомился с американкой — в итоге поженились и уехали. А там советское образование не котируется, надо подтверждать квалификацию. И Митя снова засел за учебники. Звонил мне, сообщал: «Лёна (он так меня называл), получается, в общей сложности я учусь пятнадцать лет — целая жизнь!» А учеба с утра до вечера. Плюс семья. Забот полон рот. Поэтому как минимум несправедливы обвинения «желтой» прессы, будто сын забросил старенькую маму. Так сложилась жизнь. И обвинять кого бы то ни было — пустое занятие.
Я вот тоже никого не виню. После ухода из жизни отца в 2006-м впал в тяжелейшую депрессию. Уволился из Малого театра, где прослужил почти тридцать лет. Последние годы, правда, играл совсем мало, по два-три спектакля в месяц.
Теперь же лежал дома на диване и просто смотрел в потолок. Размышлял о том, что с самого начала в юношеском кураже выбрал не свой путь. Мне все же ближе музыка, языки, психология, этим и нужно было заниматься, а совсем не актерством. Зачем я туда пошел? Не буду углубляться, это мои проблемы. Сам виноват, не разобрался в себе раньше.
Спасала меня собака, мой золотистый ретривер. Пса нужно было выгуливать трижды в день. И приходилось хочешь не хочешь, а одеваться и выходить на воздух. За полгода понемногу я пришел в себя. Решил, что жизнь проходит, но пока мы дышим и двигаемся, пожалуй, еще повоюем.
Первым делом позвонил Тане:
— Как ты?
