Привыкла тратить ровно столько, сколько заработала. Карточка, кстати, до сих пор у меня лежит. Она давно просрочена, но это память о Шабтае...
Я была обеспеченной женщиной и почти все покупала себе сама. Шабтай, конечно, издевался, называл больной, но уважал за принципиальность и находил способы удивить и порадовать. Он делал все, чтобы его семья ни в чем не нуждалась, и мою жизнь превратил в сказку. Какие праздники мне закатывал Шабтай! Когда исполнилось тридцать, организовал шоу в Лужниках. Народу было человек пятьсот. Следующий день рождения праздновали в Юрмале. Это была вечеринка а-ля венецианский карнавал. Вел ее Валера Сюткин.
До меня у Шабтая не было настоящей семьи. Друзья говорили, что ему не везло с женщинами.
А может быть, именно к тому моменту, когда мы встретились, Калманович наконец созрел для настоящей семейной жизни. Он много лет страдал от одиночества, и когда стали жить вместе, каждый день хотел слышать, какой он хороший, как я его люблю.
—Архипова, какой галстук выбрать? А духи? Любимая, ну скажи мне — я красивый?
—Ты очень красивый, но твои духи слышно за километр!
Калманович довольно смеялся. Его грели малейшие проявления любви и симпатии. Может, поэтому он и любил тусовки. Ведь там все кидались к нему с поцелуями и объятиями: «Шабтайчик, дорогой!»
Я ненавидела наши выходы в свет. Как- то вечером сидели в «Национале».
За столом рядом со мной оказался Станислав Говорухин. Он всех видит насквозь и тогда моментально понял, что я чувствую. В какой-то момент, когда все присутствующие были увлечены беседой, Станислав Сергеевич наклонился ко мне и тихо сказал: «Анька, а ты долго еще будешь жизнь-то жевать?» Я вздрогнула. Он попал в десятку. С этого вечера больше не появилась с Шабтаем ни на одном мероприятии. А вскоре узнала, что беременна.
«Интересное положение», как ни странно, подстегнуло еще активней заняться учебой. Незадолго до этого я поступила в университет на экономический факультет и окончила два курса за один год. Сдавала экзамен и спрашивала: «А что еще можно сдать?» Шабтай, узнав о моей беременности, просто обезумел, трясся надо мной как над тяжелобольной.
До последнего дня сама водила машину, и он страшно ругался. А я не люблю себя чувствовать зависимой даже от водителя.
На двадцать первой неделе после УЗИ узнала, что у нас — два мальчика. Шабтай стал уговаривать расписаться. Он и раньше просил, а теперь нудил каждый день: «Дети должны родиться в законном браке!» Я всячески отбрыкивалась. Предстоящая свадьба пугала. Калманович ведь собирался закатить пир на весь мир. Я к окончанию траура по его маме была уже на восьмом месяце. Невеста на сносях — это финиш!
Правда, учиться живот не мешал. На седьмом месяце поехала в Англию в Оксфорд, сдавать экзамены по языку. Я и английский еще учила!
Действительно больная, Шабтай был прав. Жара стояла страшная, а в аудитории, где проходил экзамен, не было ни одного кондиционера. Преподаватели боялись, что здесь и рожу, спрашивали:
—Мэм, вы в порядке?
—Файн, — отвечала я. И все сдала.
Через десять дней после моего возвращения сыграли свадьбу — в ресторане на причале у «Крокус Сити». В ЗАГСе, надевая мне на палец кольцо, Шабтай Генрихович не удержался от шутки в своем стиле:
—Ну все, Архипова. Заднего хода теперь уж на сто процентов нет.
Я вздохнула:
—Теперь уж точно.
Все перенесла с честью, как стойкий оловянный солдатик. Живот был огромный, ни дышать толком не могла, ни есть. Терпела свадебное безумие только ради Шабтая. Ему хотелось устроить грандиозное торжество. На самом деле он был прав. Понимал, как быстротечна жизнь и мимолетно счастье. Шабтай говорил, что я должна быть готова к тому, что какую-то часть жизни проведу без него. Но он не предполагал, как скоро уйдет...
Через месяц с небольшим — тридцать первого августа 2005 года — у нас родились Саша и Гриша. Шабтай первым их увидел — я была под наркозом после кесарева. Он подолгу сидел с детьми, разговаривал. Мальчишки лежали в специальном боксе, но Шабтая везде пускали. Роддом был завален цветами и подарками.
