— Как, Сергеич, и корова неправда?!
— Зато как красиво!
Заняв пост худрука Театра на Таганке, Золотухин получил машину с шофером. Но иногда по-прежнему просил меня:
— Можешь отвезти в аэропорт?
— Конечно.
Мы любили ехать и разговаривать, что-то обсуждать, строить планы. В декабре 2012 года пересеклись с Ирой.
— Ребята, приезжайте на дачу, посидим, как раньше, вчетвером, отметим Ванькин день рождения, — пригласила она.
— Давай после Нового года, пройдут корпоративы, отработаем и спокойно попразднуем.
Тринадцатого января Золотухин уезжал в Киев, попросил отвезти его на вокзал.
— Сергеич, извини, у родственника день рождения, неудобно не пойти.
— Конечно, нет проблем. Успеем еще наговориться.
Но по возвращении в Москву Золотухину стало плохо. Больница, реанимация и страшный диагноз, который Ира попросила врачей от него скрыть. Она сама пошла к руководителю Департамента культуры Москвы:
— У нас несчастье. Валерий Сергеевич не может больше руководить театром, он очень серьезно болен.
— Золотухин в состоянии написать заявление об уходе?
— Нет.
— Тогда вы напишите за него, а я подпишу.
Ирина страховала Валерия Сергеевича, боялась, что кто-нибудь воспользуется его самочувствием и, не дай бог, подложит свинью, ведь всеми финансами театра распоряжался Золотухин.
— Сколько ему осталось? — спросила она врачей.
— Год.
Ира все подготовила, чтобы забрать Сергеича из больницы к себе. После каждой репетиции бежала к нему, сидела у постели, держала оборону от папарацци — те рвались в палату, прикидываясь даже медперсоналом.
На какое-то время Валерию Сергеевичу стало легче. В больнице он записал в дневнике: «Кажется, выкарабкиваюсь».
Но потом резкое ухудшение, опухоль мозга прогрессировала, временами он переставал узнавать людей. Проведя курс химиотерапии, врачи посоветовали: «Отправьте его в знакомую обстановку, может быть, там он придет в себя». Ира была на гастролях за границей, поэтому Сергеича привезли к Тамаре.
Я навещал его каждый день и постоянно слышал:
— Зачем ты ходишь? Он все равно все время спит.
— Мне кажется, Валера чувствует, что я рядом.
Поглажу его по голове, подержу за руку и говорю: «Сергеич, отдыхай, я пошел, завтра вернусь».
А после второго курса химиотерапии Ирина забрала Сергеича к себе. Идти он не мог, мы несли его на руках. У Линдт ему стало чуть полегче, сознание вернулось, пообещал Ирине: «Все у нас будет хорошо, ко мне Бог приходит. Я с ним разговариваю».
Ирина потом сказала Любочке: «Страшно признаться, но я была счастлива, зная, что он от меня больше никуда не уйдет, не убежит по делам, не уедет на гастроли, его никуда не выдернут».
Ваня каждую минуту подбегал к кровати, где лежал отец: «Пап, что тебе надо? Скажи, что принести?» Погладит его по голове, поцелует и уходит в другую комнату играть. В один из таких моментов Валерий Сергеевич сказал Ирине: «За тебя я спокоен. Надеюсь, и Ваня нас не подведет».
Болезнь развивалась быстро и агрессивно. Чтобы избежать мучений, врачи погрузили Золотухина в искусственную кому. Тридцатого марта его не стало...
Ирина до сих пор мучается, спрашивает меня:
— Правильно мы сделали, когда не сказали дэдди, что он смертельно болен?
— Не знаю, но сейчас уже ничего не исправишь.
Прощались с Золотухиным в театре, где он прослужил всю жизнь. Меня поразило: к гробу шли простые люди, а официальных делегаций — от МХАТа, «Ленкома» или «Современника» — не было. Коллеги прислали лишь венки. Видно, многие так и не простили ему, что занял пост Любимова. Лично явились проводить Александр Калягин и Александр Филиппенко, когда-то работавшие в Театре на Таганке.
