Вскоре после рождения сына трехкратный чемпион Союза Владимир Кузнецов завершил выступления на соревнованиях и стал главным тренером сборной СССР по метанию копья. А спустя несколько лет ушел с головой в науку. Его кандидатская, а потом и докторская диссертации были посвящены неисследованным резервам человеческого организма. Муж стал основоположником нового направления в науке, которое получило название «Антропомаксимология». Как заместитель директора Научно-исследовательского института физической культуры и спорта по фундаментальным исследованиям муж постоянно ездил в командировки, выступал перед тренерами и спортивными врачами, проводил заседания ученого совета, встречи с учеными Центра подготовки космонавтов. Спал по три часа, питался всухомятку. Я стараюсь, готовлю, а у Володи, когда возвращается домой, нет сил даже ложку до рта донести.
Ругалась конечно:
— Посмотри на себя — почернел весь! Пропади она пропадом, твоя антропомаксимология!
— Неужели не понимаешь: это дело всей моей жизни!
— А то, что оно тебе жизнь укорачивает, это нормально, по-твоему?
К несчастью, я оказалась права — Володя ушел очень рано, в пятьдесят пять... Но за несколько лет до этой страшной потери мне пришлось перенести еще одну.
Осенью 1981 года позвонила мама: «Таня, папа совсем плох!» Я тут же вылетела в Ригу. Отец лежал в больнице. Две недели я дневала и ночевала в палате.
Как только врачи разрешили папе вставать, он стал проситься домой:
— Дочка, забери меня отсюда!
— Потерпи, нужно окрепнуть. Да и доктора...
— Эти доктора давно на мне крест поставили!
Я сокрушенно покачала головой: что ты такое говоришь?!
А потом нечаянно услышала разговор отца с лечащим врачом:
— Вы мне только скажите: я скоро буду лежать овощем, а жена станет таскать за мной судно?
— Надо учитывать, что у вас еще и тяжелая форма диабета...
— Пожалуйста, не уклоняйтесь от ответа!
— Знаете, две жизни никому прожить не удавалось...
В тот же день отец настоял, чтобы я забрала его домой. На следующее утро вышли прогуляться по взморью. Идем медленно, молчим. Вдруг отец говорит:
— Знаешь, дочка, я решил уйти, пока окончательно не стал для тебя и мамы обузой.
— Папа, что ты задумал?! — испугалась я. — Ты не сделаешь этого!
Отчаяние в его глазах сменилось решимостью:
— Почему Хемингуэй мог, а я не могу?
Казалось, мои слезы и мольбы подействовали на отца: в следующие несколько дней о решении уйти из жизни он не заговаривал.
Я уехала в Москву, но не успела распаковать чемодан, как раздался междугородний звонок. Сначала даже не узнала голос мамы, так он изменился: «Таня, папы больше нет...»
Приехав, узнала — отец сделал то, что задумал. Из своего любимого охотничьего ружья. После похорон, когда мы вдвоем сидели в опустевшей квартире, мама вспоминала: «Утром позвонили из магазина, сказали, что привезли цыплят. Я стала собираться. Юра поднялся с постели, снял с вешалки мое пальто и хотел, приобняв, надеть... А я отстранила его: «Юра, ну что ты? Оно же тяжелое! Сама справлюсь!» И ушла. А когда вернулась... До конца жизни себе не прощу, что не почувствовала: он же попрощаться со мной хотел!» Самоубийство принято считать проявлением слабости.
Только вот мой отец таким не был. Никто не смог бы упрекнуть его в слабодушии. Никто и никогда.
Мне было три года, когда папу арестовали. Говорят, в таком возрасте память не способна фиксировать события, но в моей осенняя ночь 1934 года осталась: грохот в дверь, испуганный вскрик мамы, плач новорожденного братика. Похожие на огромных тараканов люди в черном. Фанерный чемоданчик в руке отца...
Папе не исполнилось тридцати, когда по поручению ЦК компартии Узбекистана он возглавил крупный хлопкоочистительный завод в Фергане. Уже через несколько месяцев за ударную работу его представили к награде. Но сотрудник НКВД, прикомандированный к заводу, потребовал, чтобы директор подписал бумаги, где он сообщал в органы, что главный бухгалтер завода — враг народа.
