Мне как раз предстояло идти в выпускной десятый класс. Не прошло и двух недель, как Донской пригласил маму на Киностудию имени Горького посмотреть уже смонтированный фильм. За полтора года, что шли съемки «Сердца матери», а потом и второй части дилогии — картины «Верность матери», он сдружился с родителями. Мама взяла с собой меня. Помню длиннющий студийный коридор, нам навстречу — лысый человек со знакомым лицом. По фотографиям знала, что это режиссер Герасимов. Донской любил пошутить. Говорит Сергею Аполлинариевичу:
— Гляди, Сергей, еще одна артистка появилась.
Я мгновенно залилась краской.
— Артистка — это хорошо, — поддержал шутку Герасимов.
— Пусть через год поступает. А будет время — приходите на курс, который я только что набрал. Посмотрите, как у нас учатся.
На том и расстались.
Через два дня нам домой позвонил директор Донского:
— Встретил тут Герасимова, он попросил найти большелобую девочку, с которой его Марк познакомил. Велел прийти к нему первого сентября.
— Куда?
— Во ВГИК. К половине девятого.
— А как же школа?
Но я поехала. Прихожу в мастерскую Герасимова. Коса до пояса, ресницы не накрашены, юбочка в складочку. Руки- ноги трясутся.
А вокруг — раскрепощенные и, как мне показалось, страшно взрослые студенты, у которых уже Голливуд на горизонте. Что я буду здесь делать? Постояла, посмотрела и, так и не дождавшись Герасимова, пошла себе восвояси.
Домой возвращалась почему-то на перекладных — на нескольких троллейбусах. Явилась уже часов в одиннадцать. Папа спросил:
— Ну что, познакомилась с Сергеем Аполлинариевичем?
— Нет.
Папа усадил меня напротив:
— Наташа, тебе сколько лет?
— Шестнадцать.
— То есть ты уже взрослая. И говорила, что хочешь поступать во ВГИК. Значит, должна держать слово. Поэтому сейчас опять поедешь в институт и познакомишься с Герасимовым. Только когда окончательно решишь, что это «не твое», сможешь пойти в школу, в МГИМО, куда пожелаешь.
Зачем он так сказал? Родители хотели, чтобы я пошла по их стопам. Тем более что прекрасно знала английский язык, на каникулах уже переводила делегациям, разбиралась во всех тонкостях этикета. И тут кино — область, от которой они были совершенно далеки. Родители проявили настоящую мудрость, до которой, боюсь, уже не доживу. Папа подарил мне шанс самой решать свою судьбу, за что не устану его благодарить. Скажи он решительное «нет!», наверное, так и не стала бы артисткой: всегда прислушивалась к его мнению.
Папа дал денег на такси, я вновь поехала во ВГИК. Вбегаю в институт и первые, кого вижу, — Сергей Аполлинариевич и Тамара Федоровна Макарова. Мы, наконец, познакомились, и мне предложили стать вольнослушательницей у них на курсе.
Конечно, это было не положено: учиться в институте без аттестата о среднем образовании. Спас Антон Петрович Полехин, директор легендарной английской спецшколы № 20, где я училась, — разрешил сдавать экзамены экстерном. Он был удивительным человеком. Знал учеников по именам, по утрам здоровался со всеми у калиточки, очень нас опекал. Забегая вперед, скажу, что в той же школе восемь лет проучилась Наташа. Когда не стало моего папы, я позвонила Полехину: — Антон Петрович, Наташа сегодня не придет.
У нас беда.
— Господи, бедная девочка! Почему ты мне сразу не сообщила? Я бы помог.
Следующий год я днями пропадала во ВГИКе, а по ночам учила физику, химию и другие школьные предметы. Получив аттестат, должна была стать, наконец, полноправной студенткой. Но чтобы остаться в мастерской Герасимова — то есть на втором курсе — пришлось за три месяца досдавать кучу предметов. Только лет десять назад узнала, что во ВГИКе хранится заявление Герасимова ректору, в котором он просит в виде исключения зачислить меня сразу на второй курс «в связи с выдающимися способностями». Мэтр, классик, пишет так о шестнадцатилетней девчонке! Это меня совершенно «опрокинуло».
