Вот и получилось, что во ВГИКе практически не училась. На первом курсе разрывалась между институтом и школой, на втором и третьем снималась, на четвертом — летала на премьеры. За все четыре года не выбралась ни на одну студенческую вечеринку. Даже не танцевала в эти годы ни разу, если не считать занятий.
Первым выпускным экзаменом был как раз танец. Я вернулась из турне по Японии простуженная: температура тридцать девять! Встала в пару с Колей Еременко. Помню только, как сказала: «Что-то мне нехорошо». И потеряла сознание. Очнувшись, узнала, что порвала коленные связки: такое бывает при нагрузках, если температура высокая. На все остальные экзамены Коля с Талгатом возили меня на такси. У института выгружали из машины и несли на четвертый этаж на руках. Картина была комичная: распахивалась дверь в аудиторию, взорам экзаменаторов являлась нога в гипсе и только потом друзья втаскивали уже всю студентку Белохвостикову.
И вот наконец — оглянуться не успела — я артистка.
Мне даже присылают сценарии. А я... отказываюсь. Все героини как две капли воды похожи на Лену Бармину, вылепленную нами с Герасимовым на пределе сил. Сергей Аполлинариевич всегда повторял: «Помните, что после премьеры наступает утро. Надо проснуться и жить дальше. Думайте, с чем проснетесь и как будете жить». Мне хотелось выстроить свою актерскую жизнь грамотно. А играть предлагали одно и то же! Думаю, не случись наша встреча с Владимиром Наумовым, не сведи он меня с Александром Аловым, жизнь сложилась бы совершенно по-другому. Мы с Володей познакомились через два месяца после моего окончания ВГИКа.
Можно сказать, с третьей попытки: до этого наши судьбы уже дважды пересекались.
Двадцать восьмое июля 1951 года. Москва. Глубокая ночь. По улице Веснина, которую сейчас переименовали в Денежный переулок, Наумов с Аловым топают в Министерство культуры. После смерти Игоря Савченко — в его мастерской они учились во ВГИКе — Володя с Александром Александровичем заканчивали картину мэтра «Тарас Шевченко».
Позволю себе небольшое отступление, но именно на съемках этого фильма фамилии Алова и Наумова впервые прозвучали рядом. Свой курс Савченко называл «конгломератом безумствующих индивидуальностей»: там учились Сергей Параджанов, Марлен Хуциев, Юрий Озеров. И все они еще при жизни мастера проходили на «Тарасе Шевченко» практику.
Алов отвечал за иконы, Наумов — за шпицрутены, Параджанов — за гроб. В один из дней неожиданно налетел ураган. Все попрятались. А когда ветер стих, не досчитались Параджанова. Савченко сказал: «Нет Сергея, и черт с ним! Алов и Наумов, тащите сюда гроб!» И тут выяснилось, что Параджанов преспокойно заснул, спрятавшись в гробу. Игорь Андреевич велел им его не будить, а отнести в тенечек. Володя шутит, что это было их первое творческое задание.
А в далеком 1951 году, шагая с Аловым по улице Веснина, Наумов никак не мог не пройти мимо родильного дома Четвертого управления. Возможно, как раз в тот час, когда на свет появилась я.
Дальше на экране должно возникнуть затемнение и надпись: «Прошло тринадцать лет».
1964 год.
Стокгольм. Советское посольство. Уже маститый, получивший на Венецианском фестивале за фильм «Мир входящему» приз жюри за лучшую режиссуру и приз Пазинетти за абсолютно лучший фильм на конкурсе и вне конкурса, режиссер Наумов приезжает в Швецию во главе советской делегации кинематографистов. По этому случаю в посольстве устроили банкет. Мне по малолетству путь на него был заказан. Но я пробралась на лестницу, с которой был виден вход в посольство: мечтала посмотреть на приехавшую актрису Галину Польских, которую обожала после роли в «Дикой собаке динго». Однако нашу делегацию прозевала! Володя вспоминал, что увидел в приоткрытую дверь девочку с толстой русой косой — дочку посла Наташу. И запомнил.
Прошло еще семь лет.
Небо. Высота десять тысяч метров. Самолет «Москва—Белград». Я лечу представлять картину «У озера» на Днях российского кино в Югославии. Делегацию возглавляет Наумов. Познакомили нас еще в аэропорту. Посадили рядом. Весь полет Владимир Наумович развлекает меня игрой в морской бой. Показался он мне довольно странным. Постоянно доставал сигареты, мял их, крутил в руках зажигалку, но так и не закуривал. В те годы в самолетах разрешали курить. Подумала: наверное, причуды гения. Не знала, что всего за две недели до этого Володя бросил курить. Вот и маялся, бедный.
Через несколько дней в Белград прилетел Марк Донской, который был знаком с Наумовым еще по Киеву, где тот начинал.
Они постоянно хулиганили и всячески надо мной издевались. Пугали детской игрушкой-хохотунчиком: подбрасывали ее в мою сумку и отбегали. Все на меня оборачивались, я привычно краснела, а они радостно хохотали.
Когда вернулись в Москву, меня встречал папа. Расцеловался с Володей. Тот даже машину отпустил — поехал домой на нашей. Не прошло и недели, в «Правде» напечатали огромное интервью Наумова — отчет о нашей поездке.
— Вы впервые были в Югославии. Что произвело на вас самое сильное впечатление? — спросил журналист.
— Наташа Белохвостикова, — ответил Володя.
Можно считать, это было его объяснением в любви.
