Думал: «К Насте не вернусь, это точно. Не желаю навязываться. Уехать окончательно в Эстонию? В Германию? Кому я там нужен?» Так и не придумав ничего, но слегка успокоившись, вернулся в Москву и пришел к Настиному брату. «Олаф, а мы тебя обыскались, — обрадовался Святослав. — В милицию уже собирались обращаться».
Я попросил его забрать от Насти мое теплое пальто, в Москве очень похолодало. Идти в свой бывший дом было невмоготу. Слава выносит на улицу одежду и, переминаясь с ноги на ногу, говорит: «Слушай, Олаф, папа сказал, что ты это пальто ему отдал». А я не помню такого. Может, и давал Юрию Андреевичу пару раз надеть, но точно не дарил. Я бы запомнил! Неловко как-то получилось. Вечером звонит Настя и в ультимативной форме заявляет: «Чтобы завтра же забрал все свои вещи!»
Приезжаю в квартиру, двери открывает Валентина Борисовна и, указывая на тюки и выставленные вдоль стены телевизор, магнитофон и видеокамеру, говорит: «А кухонный комбайн мы себе оставили.
Ты же его Насте подарил. Значит, он ее!» Так тошно стало: за кого же меня здесь принимают? Не услышал от тещи ни вопроса, ни сожаления, ни участия. Не захотелось ничего объяснять, выяснять, просить. Молча забрал свои носильные вещи, видеокассеты и ушел, оставив Насте все «совместно нажитое имущество». А через несколько лет прочел в газете: Заворотнюк убежала от мужа-немца в одних тапочках...
Мне, кстати, Настя приготовила напоследок сувенир — записала на кассету нарезку из нашего видеоархива, добавив кадры, где снята Надя — моя бывшая девушка.
В конце «фильма» улыбающаяся Настя машет мне с экрана рукой — пока, пока, дорогой! На кассете было написано: «Жены Олафа».
По телефону мы договорились встретиться в Таганском ЗАГСе, чтобы подать документы на развод. И тут я оплошал. Замученный, уставший, забыл дома паспорт. Что тут началось!
«Ты это специально сделал», — изменившись в лице, произнесла Настя сквозь зубы. Принялся оправдываться. «Все равно разведусь с тобой!» — отрезала она. Насте хотелось поскорей избавиться от прошлого.
Пятнадцатого марта 1995 года, в день нашего развода, я наконец увидел в ней чужую женщину — с агрессивным макияжем, новыми резкими манерами, вызывающе одетую в обтягивающий костюм с короткой юбкой.
Насте не нужно было больше изображать передо мной тургеневскую барышню, я для нее попросту перестал существовать. А может быть, Настя уже с удовольствием начала играть по правилам другой жизни и другого мужчины.
Некоторое время, пока я решал, нужно ли оставаться в Москве, жил у Святослава. Он меня очень поддержал, хотя родне его это не нравилось. Помню, как-то звонит Слава матери. Трубку берет Юрий Андреевич:
— Что надо?
— Папа, во-первых, здравствуй!
— Спрашиваю еще раз: чего надо?
— Почему ты так со мной разговариваешь?
— Сам знаешь почему! — кричит мой бывший тесть и бросает трубку.
А ведь когда на астраханском телевидении платили гроши и кормить семью было нечем, тесть приехал в Москву и несколько месяцев жил у нас, ища работу. Я с большим уважением относился к нему, помогал, чем мог. Но после нашего разрыва с Настей Юрий Андреевич встал на сторону дочери и настаивал, чтобы Слава гнал меня в три шеи. Как любят говорить русские — своя рубашка ближе к телу.
Вскоре я съехал от Святослава, чтобы не накалять обстановку. Мы и теперь иногда общаемся. Через много лет после нашего развода с Заворотнюк его жена открыла мне правду. «Ты думаешь, что у Насти тогда был выкидыш? — хмыкнув, сказала Надя в ответ на мои рассуждения, что если бы ребенок родился, у нас с Настей могло все получиться.
