И даже в том, что выбор пал на дочь народного артиста, был некий отблеск тех давних сумасшедших ночей...
Олег Табаков своих иногородних студенток имел обыкновение выдавать замуж за москвичей. Одна из сокурсниц Майоровой числилась женой мхатовского гардеробщика, которому у ЗАГСа Табаков вручил пятьдесят рублей на пропой души. Но Лена в первый раз вышла замуж без помощи учителя — за молодого москвича Володю, с которым у нее, как казалось подругам, была «чуть ли не любовь». Свекровь с невесткой не сошлись характерами, молодая пара перебралась в полуподвальную комнатушку возле общей кухни общежития МХАТа. Вскоре муж не выдержал, решил вернуться к родителям, Лена осталась одна в этой комнате, где за кусочком окна целыми днями мелькали ноги...
Потом встретилась с Сергеем Шерстюком.
Как-то Майорова пригласила меня на свою очередную премьеру. Спустя некоторое время я позвонил, купил в магазине «Армения» пару бутылок коньяка и пришел к ним в общежитский полуподвал. Елена по-хозяйски расторопно собрала на стол (на подоконнике стояли литровые банки с «брюшками» — засоленными плавничками семги, нельмы и муксуна, которые присылала с Сахалина мама и которыми она угощала «всю Москву»), разговорились. Они рассказали, как познакомились, как живут... пьют... О некоем учении Шерстюка под названием «ЁМАСАЛА ХУХИС», претендующем чуть ли не на религию творчества. Это как бы человек, играющий на краю, между Богом и дьяволом, и получающий высшего порядка наслаждение творчеством.
Я выказывал сомнения и даже опасения, Сергей снисходительно посмеивался.
Лена говорила, что поначалу увлекалась всем этим, якобы способствующим искоренению остатков «совковости», рабства в душах бывших советских граждан, но потом... Она говорила о том, что все ей надоело. Ей было очень грустно и одиноко с гиперреалистом, я видел это. Выйдя проводить меня, сказала:
— А за мной Ефремов ухаживает, предложение сделал...
— Я слышал, ты с ним репетируешь по ночам, на дачу ездишь... А что, он обаятельный, хороший. Не староват?
— Да не в этом дело.
— А что ж? Вроде поддает мощно в последнее время?
— Говорит, что когда выпьет, становится свободным человеком.
— А ты как с этим делом?..
— И я — иногда.
— Для того же?
— А для чего в России пьют?.. Дураки мы с тобой. Какие же были белые ночи... Несчастливое оказалось для меня имя Сергей.
Я предложил еще выпить — она с готовностью согласилась, в коммерческом ларьке купили литровую бутылку спирта «Ройал» и шоколадку «Сникерс». Зашли в какой-то двор на Тверской, сели на скамейку. Она стала рассказывать, что в последнее время только делает вид, что живет, на самом деле жизнь ее — мираж.
Говорила, что одинока до воя, что очень хочется броситься со скалы... Почему со скалы, я так и не понял.
Оказалось, в этом дворе, как и почти во всех тогда на Тверской, — база проституток, их там было не менее двух десятков. Мы стали пить с ними спирт. Ленка сказала, что приехала с Сахалина, и дальше начала придумывать: мол, нечем кормить больную мать и маленького сына, расспрашивала о тонкостях и подводных камнях древнейшей профессии, как туда попасть. Ей охотно и совершенно искренне рассказывали, приняв уже за свою.
— Ты красивая, у тебя пойдет! — уверяли.
— А ничего, что мне уже далеко не девятнадцать?
— Наоборот, сейчас зрелые женщины в цене, особенно у банкиров молодых и бандитов!
— Марков, может, действительно это мое призвание, а?
— говорила она, ожив и весело смеясь. — Попробовать?
А я диву давался, как быстро она нашла с девицами общий язык, и опасался, что действительно попробует сыграть и эту роль, хватив лишку спирта. Но ее узнали, раскололи, как говорят на театре. Стали расспрашивать. Как же она рассказывала о себе, о театре, о гастролях той ночью окружившим ее блудницам! Шахерезада из «Тысячи и одной ночи» отдыхает! Девицы обливались слезами, некоторые в чем-то клялись и божились... и не желали выходить на работу, когда звала дежурившая на Тверской «мамка».
