—Хорошо, — соглашался я, но поступить так не мог.
Ожидание затягивалось, Любимов раздражался.
—Долго ты еще собираешься сидеть на двух стульях? — однажды припер он меня к стенке. — Давай определяйся: с кем ты?!
—Сто рублей, — ответил я, чтобы еще потянуть время.
—Что «сто рублей»?
—Положите мне зарплату в сто рублей, и я перейду.
—А сколько у нас Славина с Губенко получают?
—Семьдесят пять, — подсказал директор Николай Дупак. Разговор происходил в его присутствии.
—А ты хочешь сто?
—Да, хочу.
В итоге я получил эти деньги, но и Зине с Колей повысили ставку.
А еще я кое-что узнал о Любимове. Он мог потом страшно напрягаться по поводу нарушений трудовой дисциплины (каюсь, нарушал), распекать за это на все лады, но я на всю жизнь запомнил его слова «Ты не приди на спектакль». Юрий Петрович скажет сегодня, что шутил. Нет, не шутил. Политика двойных стандартов у Любимова в крови, я потом неоднократно в этом убеждался.
А ушел я к нему так. Завадский собрал труппу на читку пьесы Штейна, где по сюжету герой — юный провинциал по прозвищу Воробышек, эдакий современный Теркин — стоит у Бранденбургских ворот и вспоминает, как его отец в свое время брал Берлин.
Роль настолько совпадала с моим нутром, что едва дождавшись последней реплики, радостно бросился к режиссеру:
—Юрий Александрович, я с этим мальчишкой знаком! Сам такой же — деревенский.
—Вы хотите сказать, что претендуете на роль?
—Претендую?! Да лучше меня ее никто не сыграет!
—Нет, я уже решил — это будет играть Гена Бортников.
Не спорю, Геннадий Леонидович был настоящей звездой Театра Моссовета, когда он играл спектакль, служебный вход осаждали толпы поклонниц.
Но его амплуа — московский интеллигент, а не пацан из Смоленской губернии. Завадский был непреклонен: эта роль — Бортникова. Так что, если быть до конца честным, именно после того случая я, обидевшись, окончательно перешел к Любимову. У актеров есть тайны, в которых они признаются, лишь когда сорвут у судьбы джекпот. Мы все эгоцентристы, все очень большого о себе мнения, особенно в молодости. Мы — «гении в обертке», и если что-то не складывается, значит, нас не понимают, затирают.
С другой стороны, всегда лучше думать о себе в превосходной степени, а не в уничижительной. Иначе в актерской профессии успеха не добьешься. Правда, в Театре на Таганке я ничего не просил. Меня поразило, когда однажды Высоцкий сказал Любимову: —Дайте сыграть Гамлета.
—Володя, ты ох..., что ли?
А вдруг не сыграешь? — не сдержался я.
—Как это я — да не сыграю? — ответил он.
Но для меня все равно самым страшным оставалось попросить роль, а потом «ляпнуться». Помню, как Любимов, распределяя роли в «Борисе Годунове», поинтересовался:
—Кого ты хочешь сыграть?
—Не скажу.
—Да ладно, Валерий, со мной-то чего скрытничаешь?
—Все равно не скажу, Юрий Петрович. Вот вывесите распределение, посмотрю.