Летом Катя отправила Еву в туберкулезный санаторий. Приехав навестить внучку, мы с Леной узнали, что мать ни разу к дочке не заглянула и даже не позвонила. Увидев нас, Ева бросилась к шкафчику, вытащила оттуда чемоданчик и, прижав его к себе, встала у двери. В глазенках была такая мольба! Представить страшно, чего маленькой пришлось натерпеться! Она привыкла общаться с ребятами, у которых, как и у нее, проблемы со слухом, и вдруг оказалась среди обычных детей. Наверное, ее обижали, смеялись... Оставить внучку в санатории было выше наших сил, и, договорившись с директором, мы забрали Еву к себе. Сказали «на несколько дней», но надеялись: нам удастся убедить Катю и она разрешит внучке пожить до начала учебного года у бабушки с дедушкой.
Как Ева радовалась, когда оказалась наконец в квартире, где выросла, где в гостиной стоит ее столик с карандашами, альбомами, любимыми книжками, игрушками.
А еще больше — тому, что рядом Лена, которую внучка зовет «мамой», бесконечно любящие ее дед и дядя Коля. Евочка светилась от счастья! Счастье продолжалось три дня, а на четвертый сюда к нам, на Тверскую, явилась Катя с инспектором по делам несовершеннолетних. Оказалось, в милиции лежит заявление нашей бывшей невестки о похищении ребенка. Увидев мать, Ева убежала в дальнюю комнату, забилась в угол. Как она плакала, когда ее уводили!
Екатерина пытается внушить дочке, что я и Лена — «чужие бабушка и дедушка». Люди, которым приходится общаться с Катей, относятся к нам с сочувствием. Мы не раз слышали:
— Нам больно смотреть, как вы бьетесь за Еву в судах, безуспешно пытаясь установить над ней опеку.
Мы знаем вашу бывшую невестку и представляем, чего вам пришлось от нее натерпеться. Скажите, а у вас есть уверенность, что эта девочка — ваша внучка? Что ее отец Борис, а не другой человек?
— Какая теперь разница? — отвечаем. — В эту девочку столько нами вложено, что чья в ней течет кровь — уже не важно. Она нам родная, мы ее любим, а она любит нас...
А Катя продолжает пить. Ее не раз забирали в милицию, доставляли в вытрезвитель. Она и в телерепортажах появляется пьяной. Внимание прессы Кате по-прежнему нужно, чтобы давить на нас, манипулируя дочерью. Не так давно по телевидению прошел сюжет, где Ева сначала пытается вставить ключ в дверь отцовской квартиры, а потом сидит во дворе на качелях и повторяет как попугайчик: «Дай ключи!
Дай ключи!» Понятно, что все это срежиссировано Катей. Ею же сочинен и текст. Уже один этот сюжет — достаточное доказательство того, что ребенок не должен находиться с ТАКОЙ матерью. А ведь Катя еще и постоянно подвергает дочку физической опасности. Не проходит недели, чтобы нам не позвонили ее химкинские соседи: «Девочка гуляет допоздна одна. Вчера мы привели ее со двора домой в десятом часу вечера, когда уже совсем стемнело. В округе столько бродячих собак! А если какой-нибудь маньяк решит ее силой увезти? Ведь она даже позвать на помощь не сможет!»
В другой раз — известие еще страшнее: «У нас под окнами произошло страшное ДТП, а Ева в это время рядом каталась на велосипеде. Ее же могла сбить машина!» Страх за Еву и без этих звонков живет в нас каждую минуту, а уж после них...
Лена каким-то немыслимым образом находит в себе выдержку, чтобы говорить с Катей по телефону и получать от этой особы хоть какую-то информацию о Еве, когда мать забирает девочку на выходные и каникулы.
А еще, прекрасно понимая тщетность своих стараний, жена все же пытается образумить бывшую невестку:
— Катя, ты опять пьешь. Мы недавно телепередачу с твоим участием смотрели. Ты же языком еле ворочаешь. Подумай о Еве...
— Я была трезвая! — тут же сочиняет Катя. — Это телевизионщики попросили, чтобы я пьяной притворилась. Сказали: так надо.
— А синяк под глазом тоже они просили тебя поставить?
Зачем ты врешь? Скажешь, и в вытрезвитель тебя не забирали?
— Забирали, но не потому что пьяная. Им надо было у меня отпечатки пальцев взять.
О чем говорить, если старшая дочь Екатерины, которой сейчас уже восемнадцать, как-то сказала мне: «Василий Борисович! Я не верю ни одному ее слову!»
Боря очень переживает за дочку. В первых строчках каждого письма спрашивает, как продвигаются наши дела в оформлении опеки. Я и Лена несколько раз были у сына в колонии под Воронежем и с порога слышали вопрос: «Как там Ева?»
Он очень изменился, наш Борис, а точнее, вернулся к себе прежнему — такому, каким был до встречи с Катей.
