Народу набилось множество: актеры, режиссеры, Колины сокурсники. Пришли Никулин с Этушем. Юрий Владимирович сочинил смешные стихи. Гуляли шумно и весело.
А после свадьбы сразу уехали большой компанией в Новый Свет. Там были Ваня Дыховичный, Маша Вертинская, Боря Хмельницкий, Максим Шостакович с женой Леной, другие Колины друзья. Каждое утро мы с Машкой заплывали далеко в море. А потом занимались нашим нехитрым хозяйством. Жили не сильно богато, жарили помидоры, пили копеечное вино.
Когда медовый месяц подошел к концу, вернулись в Москву в Колину комнатку, где помещались только кровать и столик.
У меня начались занятия в Щукинском, а Бурляев пошел работать в «Ленком». К сожалению, для нашего брака это стало началом конца.
Много лет спустя мы встретились с Колей на «Кинотавре» в Сочи. Он познакомил меня с женой и сыном Георгием. Разговорились. Коля обронил такую фразу: «Я все думаю, как ты со мной жила? Я был таким чудовищем».
Конечно, он преувеличил. Просто в ту пору, когда мы жили вместе, Коля был уже богемным мальчиком, который постоянно общался со взрослыми актерами и режиссерами. «Звездной болезнью» он не страдал, но цену себе знал. И был абсолютно не приспособлен в быту. Да и лет ему тогда было двадцать, а мне — девятнадцать. Теперь у Коли мощный стержень — вера и, слава богу, стабильная семья.
...Придя в «Ленком», Коля попал в спектакль «Суджанские мадонны», где играл вместе с Ириной Печерниковой.
Когда на премьере я увидела их на сцене, внутри будто ключик повернулся.
— Коля, что у тебя с Печерниковой?
— Ничего! Ты что?! Ира выходит замуж за поляка, я даже передавал ему ее фотографии, когда ездил в Польшу на съемки.
Это сейчас я понимаю, что, хоть и не бывает дыма без огня, не всегда мучительная ревность обоснованна. А тогда... Мы стали часто ссориться. Коля сделался невнимательным, порой даже грубым. Я обижалась, собирала вещи и уезжала к маме. Несколько дней держалась, а потом становилось так безумно тоскливо, что я возвращалась обратно.
Коля меня всегда радостно встречал, считая мои эскапады дурью.
Однажды после очередной ссоры я вернулась в квартиру на улице Горького, приоткрыла дверь нашего пенальчика и увидела, как за столом мирно сидят и едят приготовленный мною супчик Коля и Ира Печерникова. Это выглядело так по-домашнему, по-семейному... В груди резануло болью, я развернулась и ушла. Потом Коля приехал за мной, умолил вернуться.
Но трещина в наших отношениях росла. Я ревновала мужа к партнершам, а он меня — к сокурсникам, учебе, Филатову. И слово «развод» стало все чаще звучать во время наших ссор.
Мама, слушая жалобы на Бурляева, говорила: «Уходи, конечно, уходи». Колина мама Татьяна Михайловна придерживалась противоположного мнения: «Наташа, надо сделать все, чтобы сохранить семью.
Я же все прощаю своему Петру Диомидовичу. Вы с Колей молодые, так любите друг друга, так друг другу подходите — нельзя допустить, чтобы вы расстались из-за ерунды!»
Я все чаще уходила от Коли и все дольше задерживалась у своих родителей. К концу первого курса мы с Бурляевым фактически расстались, только развод еще не успели оформить.
Леня Филатов очень ждал этого момента. И усилил свой натиск. Иной раз после занятий я засыпала от усталости где-нибудь в кресле в уголке и просыпалась от обжигающего поцелуя в щеку. Открываю глаза — Леня. Напор Филатова меня и будоражил, и пугал.
На занятиях по танцу преподаватели поставили меня в пару с Володей Тихоновым.
