Молча встала и пошла наверх. А он вслед поливает меня матом.
С Олимпией он, видимо, тоже поднимал эту тему. Она как-то заявила мне:
— В этом доме может быть только одна хозяйка — Наталья Громушкина. И то — если она этого захочет.
Я говорю:
— Ты Сашины слова повторяешь? Или сама беспокоишься? Напрасно. Я на этот «дворец» не посягаю.
Стараниями отца у меня в то время уже появился собственный дом на Новой Риге, больше Сашиного и гораздо ближе к Москве.
Папа человек обеспеченный. Решил: раз дочка обосновалась в столице — надо помочь ей с нормальным жильем. В домогаровских хоромах я не нуждалась. Ужиться с ним все равно невозможно. Не зря он меня предупреждал.
В одну из встреч мы сцепились из-за какой-то ерунды. В тот вечер он был на взводе, а я не сразу это почувствовала, пыталась шутить. Испугалась только тогда, когда Домогаров подскочил с выпученными глазами и прорычал:
— Дура, б...дь!
— Сам придурок! — огрызнулась я и тут же получила по лицу.
Удар был сильным. В голове зазвенело.
Я чудом удержалась на ногах. Саша — мужик здоровый, метр восемьдесят шесть, и рука у него тяжелая.
Я побежала наверх. Бросилась на кровать и зарыдала от боли и обиды. Меня в жизни никто пальцем не тронул! Домогаров входит в комнату, садится рядом. Я вскакиваю, хватаю его за грудки и выталкиваю за порог. Откуда только сила взялась! Он отпихивает меня, лезет обратно. Глаза бешеные, лицо налилось кровью. Хрипит:
— В моем доме будешь меня из спальни выгонять?!
Я трясусь от страха, думаю, все, сейчас убьет. И умоляю:
— Саша, прошу тебя, уйди!
Он бормочет что-то бессвязное, садится на кровать. Я бегу вниз, пытаюсь налить воды из графина.
А руки не слушаются...
Домогаров тихо подходит сзади и обнимает меня за плечи. Я в ужасе кричу. Он успокаивает:
— Тише, тише... Ну прости, Ну все, все...
У меня начинается истерика, я рыдаю и сквозь слезы выкрикиваю:
— Ну что не так, скажи? Почему ты все время меня мучаешь, унижаешь, оскорбляешь? А теперь еще и бьешь? Что я сделала? Почему ты видишь во мне врага?
И понимаю, что Саша не слышит. Он мертвецки пьян...
До сих пор не знаю, почему я так долго его терпела. Наверное, слишком сильно любила.
И это была не романтическая влюбленность, а какая-то патологическая страсть.
У нас за полтора года был только один счастливый период: в сентябре — начале октября 2008 года. Саша тогда снимался в Геленджике. На выходные приезжал в Москву и проводил время со мной. Мы веселились на всю катушку — танцевали, пели, дурачились. Он был такой милый и непосредственный! Наверное, играл очередную роль.
Но мне хотелось думать иначе. Я глазам не верила. Домогаров вел себя как нормальный влюбленный мужчина! Улыбался, шутил, играл мне на рояле — он окончил музыкальную школу имени Стасова и делает это очень хорошо, пел Вертинского и песни из собственного репертуара. Саша неплохо поет и уже лет десять пытается выпустить альбом. Однажды он даже решил накормить меня ужином и сподобился пожарить бифштекс!
Мясо получилось вкусным, сочным, но подал он его почему-то с крабовыми палочками. Видно, в холодильнике ничего больше не было.
В те осенние дни я летала как на крыльях. Один раз Домогаров даже назвал меня любимой! А я настолько сильно любила его, что жила от выходных до выходных, от встречи до встречи и дорожила каждым проведенным с ним мгновением. Когда Олимпия что-то делала по хозяйству в его доме, я с трудом сдерживалась, чтобы не сказать: «Когда же ты, наконец, уйдешь и оставишь нас одних?!»
А потом грянула гроза.
Я сидела у Саши в гостиной, когда позвонил Боря Грачевский.
Удивительный человек! Все время шутит, рассказывает анекдоты. С ним мне всегда было очень приятно общаться. Мы довольно долго болтали. Я смеялась Бориным шуткам и вдруг обернулась, увидела Домогарова и потеряла дар речи. На Саше не было лица. Не знаю, что случилось. Может быть, он меня приревновал.
Я испугалась и прервала разговор. Саше сказала, что мне надо срочно ехать в Москву. Стала собираться. Он говорит: «Хорошо». А сам с трудом сдерживается, чтобы не заехать мне кулаком. Я вижу — у него желваки ходят от злости и пальцы непроизвольно сжимаются.
За окном была уже глубокая ночь. Такси я вызывать не стала — боялась остаться с Сашей наедине. Сказала, что машина ждет у шлагбаума. И, наскоро одевшись, выскочила из дома. Это именно тогда я до утра брела по проселку, рыдая и проклиная его и себя...
Выкарабкивалась из депрессии я долго.
Не могла забыть пережитый ужас, понимала, что дальше будет только хуже, и не знала, как поступить. Решила взять паузу, попробовать пожить без Саши, тем более что он опять уехал на съемки. Стала «лечиться» работой. К тому времени уже ушла с телевидения и взялась записывать альбом песен на татарском языке. Выступала на фестивалях и конкурсах в Татарии и Чечне. На одном была отмечена жюри. Помню, не выдержала и на радостях послала Домогарову эсэмэску: «Мне дали премию в Грозном!» А он отвечает: «Наверное, больше некому было». Я лишний раз убедилась, что с ним нельзя делиться — плевать он хотел на мои достижения. Однажды, еще в самом начале нашего романа, стала что-то рассказывать про себя и Саша раздраженно отмахнулся: «А мне по ...