Тамара Федоровна помню, спросила:
— Почему вы так мягко произносите слово... (Уже не помню, какое именно.)
Я уточнила:
— А надо по-другому?
Смысл ее вопроса был в том, что я выглядела с этой своей мягкой Ж очень уж культурно... И почему я пришла в школьной форме? Это был второй вопрос. Я ответила, что приехала после уроков. И все, мне сказали приходить на второй тур. От невероятной удачи за спиной будто крылья выросли.
Обычно абитуриенты пробуются сразу во все театральные вузы. Уже уверенно я отправилась в ГИТИС. На первом туре сидела сама Евгения Козырева, мой кумир, сыгравшая главную роль в телеспектакле «Медея», который в то время часто показывали по телевизору.
И мне сразу же, уже на первом туре сказали, что я принята, чтобы больше никуда не показывалась. Даже не сказали, а заорали — не сметь никуда ходить, срочно документы к нам!
Но я-то хотела учиться в Школе-студии МХАТ, потому что в тот год курс набирал сам Ефремов. Решила рискнуть: в ГИТИС документы не понесла, а пошла на прослушивание в Школу-студию. Один тур, второй, третий, конкурс, все — я студентка!
— Как вы представляли будущее? Хотя бы решили — хочу выходить на сцену или сниматься в кино?
— Мне хотелось самой играть. Об актерской профессии я имела уже определенное представление благодаря учебе в театральной школе. Мастерство актера нам преподавала замечательный педагог Лидия Петровна Малюкова, жена Георгия Степановича Жженова. Интеллигентнейшая женщина, которая большую часть времени водила нас по музеям, по выставкам, концертам классической музыки. Образовывала нас изо всех сил, за что я ей страшно благодарна до сих пор.
— Как вас, Марина, воспитывали? Судя по вашей биографии, вы еще ребенком были самостоятельной.
— Родители на нас с сестрой вообще никак и ни в чем не давили. Оба были талантливыми, умными людьми с активной позицией. С массой энергии, жаждой жизни, знаний. Папа говорил на пяти иностранных языках, два он выучил в институте, остальные — самостоятельно. Когда мы жили в какой-нибудь стране, то не сидели в посольстве, а бесконечно катались по красивым местам. Если папа работал в Москве, то в выходные нас с сестрой родители сажали в машину и везли по Золотому кольцу. Отпуск мы проводили в путешествиях, ездили на машине и в Карпаты, и в Азербайджан, и по Грузии, Прибалтике... И везде нас таскали безостановочно по музеям!
Когда нам с сестрой было лет по одиннадцать, мы оказались с родителями в Ленинграде. Папа припарковался у Русского музея, сказал: «Выходим». А мы в ответ заявили, что никуда не пойдем, оставьте нас в покое, мы больше не можем. Поскольку никакого насилия в семье не применялось, родители не стали нас заставлять. Но бунта мама долго не могла нам простить. Прошло много времени, и когда мне было уже лет сорок, я в очередной раз оказалась в Питере вместе с подругой. И хотя до этого была там тысячу раз, в музеи не ходила. Такую испытывала ненависть, детские впечатления не давали покоя! А тут в образовавшееся свободное время я предложила подруге: «Ален, пойдем в Русский музей?»
