Кстати, такие же, на внешний взгляд, холодноватые отношения в семье были и в отцовском доме Качалова в Вильно. Слава Василия уже гремела, а его отец, священник Иоанн Шверубович, до сих пор стыдился выбора Василия, и когда соседи спрашивали, чем занимается сын, отвечал размыто: «По ученой части пошел...» Однажды мать Качалова прочитала в газете театральную рецензию, которая называлась «Князь — В. Качалов — убил свою жену». Побежала к мужу. «Вот дура! Так то же — на позорище!» — объяснил он. Этим словом старик величал сцену.
Откуда же у Качалова сформировался интерес к театру? В Вильно приезжали на гастроли многие труппы, он смотрел все представления, потом стал посещать театральный кружок. Увидевший его на сцене актер Орленев сказал юноше: «Вы просите у меня совета, поступить ли вам в драматическую школу. Да вы сам — школа! Вы учиться никуда не ходите. Вас только испортят. Поступайте прямо на сцену — страдайте и работайте». Приехав в Москву и поступив на юридический (о том, чтоб сразу «пойти в актеры», не было и речи!), тоже участвовал в самодеятельности. Студенческим кружком руководил известный артист Александринского театра Владимир Давыдов. Качалов сыграл роль Несчастливцева в «Лесе» Островского. О нем заговорили. Любительские загородные театры стали платить ему, студенту, хорошие деньги, потому что народ повалил «на Качалова».
В 1896 году Качалов был принят в труппу театра Суворина.
Именно Суворин посоветовал актеру поменять фамилию Шверубович на что-то более благозвучное. Фамилию Качалов актер подсмотрел в газете. Именно в театре Суворина у Качалова начались первые сомнения в профессии, первые неудачи, он вдруг проваливал роль, и именно тогда, когда от него ждали многого. Качалов начал тянуться к водке, стал сидеть по трактирам с такими же неудавшимися «гамлетами». Но вдруг остановился и взялся за себя. Бросил университет, ушел от Суворина и три года работал в провинциальных театрах, искал себя, погружался в профессию.
В 1897—1900 годах Качалов работал в Казани и Саратове у известного антрепренера Бородая. Успех буквально «накрыл» молодого актера. В 1898 году за три месяца Качалов сыграл на сцене в Казани около семидесяти ролей. О нем писали как о невероятном таланте, красавце, обладателе чудесного голоса... Одну из таких статей прочли Станиславский и Немирович-Данченко и прислали телеграмму: «Предлагается служба в Художественном театре. Сообщите крайние условия». О Художественном театре никто еще ничего не слышал. Кто-то из друзей сказал: «Театр тот, Вася, хотя и называется художественным, по-моему, вздор. Но... Москва!» «Только не продешеви!» — советовали другие. Именно поэтому Качалов отправил в Москву «возмутительную» телеграмму: «Согласен при условии 250 рублей в месяц». Немирович-Данченко долго возмущался: Книппер-Чехова получает 100 рублей, Москвин — 75! Но настойчивость и уверенность провинциала заставили рискнуть: «Согласен на 200», — прилетела телеграмма.
