Это начало, первые воспоминания Качалова об этой истории, а вот последние, тоже связанные с Джимом: «Сидим в «Кружке». Часа в два ночи вдруг почему-то обращаюсь к Мариенгофу: «Расскажи, что и как Сергей». — «Хорошо, молодцом, поправился, сейчас уехал в Ленинград, хочет там жить и работать, полон всяких планов, решений, надежд. Был у него неделю назад, навещал его в санатории, попросил тебе кланяться. И Джиму — обязательно». — «Ну, говорю, выпьем за его здоровье». Чокнулись. «Пьем, говорю, за Есенина». Все подняли стаканы. Нас было за столом человек десять. Это было два — два с половиной часа ночи с 27 на 28 декабря. Не знаю, да, кажется, это и не установлено, жил ли, дышал ли еще наш Сергей в ту минуту, когда мы пили за его здоровье.
«Кланяется тебе Есенин, — сказал я Джиму под утро, гуляя с ним по двору, даже повторил: — Слышишь, ты, обалдуй, чувствуешь — кланяется тебе Есенин». Но у Джима в зубах было что-то, чем он был всецело поглощен — кость или льдина, — и он даже не покосился в мою сторону.
Я ничем веселым не был поглощен в это полутемное, зимнее, морозное утро, но не посетило и меня никакое предчувствие или ощущение того, что совершилось в эту ночь в ленинградском «Англетере»...»
Джима увековечил не только Есенин. Сохранился портрет собаки, написанный маслом художницей Делла-Вос-Кардовской. Судьба Джима невесела... Качалов обожал своего добермана, называл его Джимом Трефовичем. (Джим был потомком легендарного Трефа — лучшей полицейской собаки в России.) Но он собак не воспитывал, он с ними дружил, общался на равных. Джима это испортило. Он стал грызть все в доме, набрасываться на домашних. После того как Джим укусил самого Качалова, он его отдал в другие руки. Но через некоторое время завел пуделя. Без собак Качалов не мог...
В 1930 году в семейной жизни Качалова наступил кризис. Супруга узнала о его романе с актрисой Ольгой Пыжовой. Они познакомились на сцене — дебютантке доверили роль француженки в пьесе Тургенева. Сначала между ними возникла неприязнь, но Литовцева давно знала Ольгу и сама ввела ее в дом. Она месяцами жила на даче Качалова, а когда у нее родилась дочь, стала привозить и оставлять ее как дома. Никого это не смущало, Ольга была своей... Все это сломило Литовцеву, и она не могла простить подругу, да и супруга призывала к ответу. Качалов, подобно Стиве Облонскому, с которым жена так часто его сравнивала, отвечал примерно так же: «Что я могу сказать? Одно «прости!» Да, он «позволял себе». И его всякий мог бы понять... Избегая соблазнов, исходящих от тысяч поклонниц, он иногда мог не устоять при виде хорошенькой актрисы или студентки.
Впрочем, семья кризис преодолела. Ведь в те годы Василий Иванович был уже немолод, его одолевали болезни. Врачи запретили ему выпивать. Качалова это потрясло... Нет, он никогда не был алкоголиком, принимал понемногу «для тонуса», выпивал интеллигентно. Но не пить СОВСЕМ? Не зайти с коллегами в кафе «Артистическое» напротив МХАТа, наливать себе в гостях КОМПОТ? Немыслимо! На какое-то время, примирившись со своей участью, Качалов стал другим человеком: глаз не горел, ничто не радовало... Ну вот привыкли же мы пить кофе по утрам и «не можем» без этого. А Качалов привык к рюмке водки. Домашние боролись, разыскивали заначки, следили... Но коллеги — понимали, прикрывали. В недавнем сериале «Раневская» показано, как мэтр забежал по дороге в театр к Фаине Георгиевне домой, и она сразу же ему «поднесла». В театре был реальный случай. Станиславский однажды зашел в грим-уборную Качалова, машинально взял в руки его стакан с чаем и лимоном и пригубил... Качалов замер: там был коньяк, замаскированный под чай. Но Станиславский и виду не подал! Более того, он в процессе разговора продолжал «попивать чаек», а потом поставил стакан и вышел.
