В обществе отношение к Ростопчину было неоднозначным: одни считали его фанфароном и крикливым балагуром, другие сравнивали с древнеримским героем, который играл во время французского нашествия роль спасителя отечества. Не любивший Ростопчина князь Вяземский уверял, что тот был человеком страстным и самовластным и «часто бывал необуздан в увлечениях и действиях своих». Впрочем добавлял, что «духом, доблестями и предубеждениями был от того закала, из которого могут в данную минуту явиться Пожарские и Минины...»
Парадоксально, но самый нелицеприятный отзыв о Ростопчине оставил... сам Ростопчин. В записках «Я сам без прикрас» сообщал: «Я родился, не ведая зачем... Меня учили всевозможным языкам и вещам. Будучи нахалом и шарлатаном, мне иногда удавалось прослыть за ученого... Я был упрям, как мул, капризен, как кокетка, весел, как ребенок, ленив, как сурок, деятелен, как Бонапарт...»
С новым императором Ростопчин общего языка не нашел. Граф был убежден, что уступки и договоры не спасут Россию от войны с Наполеоном — тот не задумываясь нарушит их в удобный для него момент. И не ошибся. В мае 1812 года Наполеон публично заявил: «Я иду в Москву и в одно или два сражения все кончу. Император Александр будет на коленях просить мира...» По странному стечению обстоятельств именно в это время русский император решил приблизить к себе Ростопчина, произвести его в генералы от инфантерии и назначить военным губернатором Москвы. Получив должность, Федор Васильевич попросил государя назначить ему самое высокое жалованье, чтобы затем отказаться от него, дабы произвести на москвичей неизгладимое впечатление.
С началом войны граф Ростопчин развернул в Москве кипучую деятельность: содействовал набору и снаряжению 80 000 ополченцев, принуждал дворян и купечество к пожертвованиям. Занимался эвакуацией казенного имущества и принадлежащих казне сокровищ. Вел активную антифранцузскую пропаганду, выпуская свои «афишки», живо и легко написанные простонародным языком.
Его роскошный дом на Лубянке, как и дача в Сокольниках, превратился в штаб, куда доставлялись депеши, стекались известия о военных действиях, а потом расходились по всей Москве. Дом постоянно был полон людьми: офицерами, следующими в армию или из армии, адъютантами, курьерами, чиновниками. Сам же Ростопчин, сменив генеральский мундир на ополченский кафтан, пребывал на службе круглые сутки.
