Аня всегда боялась, что на нее будут смотреть как на дочку Розенбаума. А я не боялся. Не вор же, нормальный рабочий человек, артист: чего стесняться? Ну Розенбаум я, чего плохого-то? Быстро разобрался б с зятем, который бы начал любить тестя, а не мою дочь.
Да Аня и сама таких ухажеров видела насквозь и давала им от ворот поворот. С Тиберио дочка познакомилась в Израиле. Он работал в бассейне спасателем и понятия не имел, кто я такой. Думал — бандюган, я тогда был накачан и помоложе... Они познакомились, и началась любовь-морковь до истерик. Он хоть и венгр родом из Румынии, но давно жил в Израиле, она в Ленинграде.
Аня попыталась переселиться, но у нее ничего не получилось, она до мозга костей питерская девочка. Я не возражал, не враг же я своей дочери, хотя поначалу такой альянс мне и казался странным. Парень спортсмен, окончивший один из лучших физкультурных институтов мира, но кому он нужен в Петербурге? Однако Тиберио приехал сюда, живет в России уже много лет, занимается моим бизнесом. Он талантливый парень, почти в совершенстве выучил русский, свободно говорит еще на четырех языках. Но главное — любит нашу дочь, это очень важно для меня и Лены.
У нас с женой за плечами тридцать три года совместной жизни. Я уже не мальчик и не буду сегодня выть на луну от избытка чувств. В течение многих лет дома я бываю три, максимум четыре месяца в году. С одной стороны — это плохо. С другой, если бы не это обстоятельство, мы, возможно, уже не были бы вместе.
Моя Елена Викторовна — доктор-рентгенолог в психиатрической больнице. Работает там давно. Муж — артист, человек известный, и ей тоже хочется быть личностью. Она с большим удовольствием пользуется всеми благами, но при этом ей важно не только удовлетворять свои запросы, но и быть нужной людям. Единственное, о чем прошу жену, — не надрываться. Женщина должна работать, чтобы чувствовать себя нужной, но не зарабатывать на хлеб насущный. При условии, что есть муж, который об этом позаботится. Я всегда ей показываю свои стихи. Лена тонко чувствует меня и слово и обязательно поправит именно ту фразу, которая «гуляет». Со мною нелегко. «Жить со мной — не поле перейти, то я король, то последняя из скотин», — как написал в одной из песен.
В сорок два года у меня в Сиднее остановилось сердце. Когда еще приличному поэту умирать? Повезло, что Белла быстро среагировала, вызвала скорую. Я пережил семь минут клинической смерти. Врачи дважды безуспешно пытались дефибриллировать сердце и уже начали сворачиваться, но Белла, залившись слезами, упросила тряхнуть меня третий раз, и я завелся. Потом еще долгое время боялся засыпать. Сердце у меня здоровое, просто устало оно, видно, в какой-то момент от бесконечных пьянок.
Схема, по которой я дошел до такой жизни, одинаковая у всех популярных людей: приглашают, угощают, отказаться неудобно. А гудели мы знатно, это были застолья, а не пьянки, где тупо нажираются. Игорь нанял в Одессе бричку, взял патефон, усадил весь коллектив. Мы гоняли по городу с гигантских размеров бутылем самогона, всем наливали, танцевали. Подъехав к дому Утесова, крутили его песни. Разыскав баянистов, пели «Темную ночь», «Раскинулось море широко», «Катюшу», «Смуглянку»...
Обычно гуляли по-доброму, но иногда случались и мордобои. Сидя за столом в подпитии, я начинал разыскивать среди гостей врага. Того, который пришел покуражиться, чтобы потом рассказывать всем, как бухал с Шуриком. Когда его находил, бывали скандалы и драки.
Алкоголизм — это болезнь. Разговоры на тему «хочу — пью, хочу — не пью» — полная ерунда. Выброситься из окна или погибнуть в пьяной драке — перспектива для тех, кому везет. В худшем случае алкоголь ставит крест на карьере и влечет за собой забвение. Народ, который недавно на тебя молился, скажет: «Мы так и знали, что он скиряется».
Алкоголиком, валяющимся под забором, я не был, но вдруг стал забывать слова «Вальса-бостона», строчку «На ковре из желтых листьев» мне подсказывали из-за кулис. Мог от ста граммов заснуть в час дня, а проснуться в час ночи. Путал день с ночью, терял память, появились проблемы с гастролями... «Да ну его, опять пьяный приедет», — говорили прокатчики. Я понял: пора завязывать. Горжусь своим хребтом и друзьями — они помогли выбраться. Конкретно Иосиф Кобзон, поспоривший со мной, что брошу пить, Белла и жена.
