Пожаловавшая на Садовую в ноябре 1889-го гостья была им полной противоположностью: соболиные брови, пепельные волосы, пышные плечи и нежный румянец, заливавший щеки при каждом всплеске звонкого смеха. А смеялась она необыкновенно заразительно.
— Послушай, Маша, а эту твою Мизинову ученицы-то хоть слушаются? Сколько ей, семнадцать? — будто невзначай спросил Антон, когда далеко за полночь гостьи наконец разошлись.
— Девятнадцать! — ответила сестра и шутливо погрозив брату пальцем, процедила тоном классной дамы: — «Тсс, медам!»
Именно с этой фразы началось несколько недель назад Машино собственное знакомство с Лидией Мизиновой: проводя свой первый урок, молоденькая учительница тщетно пыталась унять этим восклицанием гудевший класс и Мария Павловна на правах старшей коллеги решила взять новенькую под опеку. Домой пошли вместе. К моменту, когда настала пора расходиться в разные стороны, Маша уже знала всю немудреную биографию новой знакомой.
Богатое некогда имение в Тверской губернии, где, как утверждала Лидина бабушка, бывал сам Пушкин, ныне в запустении, дела семейства расстроились. Усугубил дело уход из семьи Лидиного отца. Теперь мать, неплохая пианистка, зарабатывала уроками и концертами, а Лида, унаследовавшая материнскую музыкальность, мечтала стать оперной певицей. Беда лишь в том, что денег на поездку в Париж, где, по ее мнению, следовало учиться пению, решительно нет. Так что пока приходилось довольствоваться местом гимназической учительницы...
«Мы с Игнатием весной решили ехать в Париж», — облокотившись на крышку рояля, за которым, потирая руки, уже восседал готовившийся ударить по клавишам Потапенко, Лика пыталась поймать взгляд Антона, отраженный в лаковой поверхности инструмента. Посмотреть ему в глаза прямо не решалась, сама не зная, что больше боится там увидеть: равнодушие, боль или насмешку.
То, что брат Марии Чеховой берет над нею какую-то ей самой не до конца понятную власть, Лида Мизинова стала ощущать едва ли не с первой встречи. Для начала Антон ее решительно переименовал. Из Лидюши, как звали бабушка и мама, она превратилась в Лику.
Скоро Мизинова вслед за другими Машиными подругами влилась в сонм Антоновых поклонниц. Засиживалась у Чеховых до глубокой ночи, ловя каждое его слово, а на другой день после уроков в гимназии со слипающимися глазами сидела в библиотеке Румянцевского музея, делая выписки про далекий остров Сахалин, на который по весне 1890 года непонятно зачем вдруг засобирался Антон.
