Жили в постоянном напряжении. Каждый эфир — как экзамен. Особенно тяжело поначалу, когда почти нет опыта. Вспоминается одна из первых съемок. Мне предстояло, казалось бы, всего-то прочитать программу передач — но попробуйте это сделать понимая, что на вас смотрит вся страна. Очень долго выставляли свет, настраивали звук, и когда режиссер по громкой связи сообщил: «Вы в эфире!», руки у меня задрожали так сильно, что выронила листы с текстом, они рассыпались по полу. Перед глазами все поплыло.
Чтобы вы понимали: тексты сверялись у нескольких редакторов, малейшая неточность грозила скандалом вплоть до увольнения. Спасала зрительная память, она у меня очень хорошая, к тому же накануне буквально вызубрила эти листы наизусть, до запятой. Видимо, еще и со страху выдала текст идеально точно. Так началась моя карьера на телевидении в Москве.
К вопросу о нервном напряжении: была история, когда коллега-ведущий вдруг побледнел и стал сползать со стула. И это за минуту до эфира! Переволновался до обморока. Его вынесли из студии, и эфир, насколько помню, пришлось вести мне одной.
Известный факт: театральным артистам, не справившимся с жутким напряжением во время спектакля, вызывают скорую помощь. Телеэфир — то же самое. Неслучайно сейчас на телевизионных съемках довольно часто дежурит бригада врачей. В советское время мы справлялись сами.
Приезжаешь в телецентр в три ночи — в это время начиналась подготовка к эфиру. Потом и сам эфир. Напряженный, порой непредсказуемый. Все случалось — и световой прибор взрывался во время трансляции, осыпая меня стеклом, а я продолжала читать текст, делая вид, будто ничего не произошло, а потом в туалете вытряхивала стекла из волос и одежды, и микрофон не включался, и гость вдруг терялся-пугался, да так, что ему хоть врачей вызывай....
Спустя годы некоторые события прошлого, тогда казавшиеся трагическими, видятся в забавном свете. Например однажды меня поставили вести утреннюю программу в пару с молодым ведущим. Знакомство он начал с фразы: «Эй, ты!» Оказалось, со всеми так разговаривал — свысока, неуважительно. У него была известная фамилия, такую же носил один из высокопоставленных членов политбюро — это было еще при СССР. На всякий случай парня все побаивались, думали: вдруг и вправду родственнику нажалуется, с работы можно вылететь... Рисковать никто не хотел. Меня он буквально изводил, гадости говорил за спиной и в глаза. И ухмылялся: мол, а что ты мне сделаешь? И правда, что?
Возвращалась домой после этих эфиров каждый раз без сил, в слезах и полнейшем отчаянии. Не люблю жаловаться, но тут рассказала мужу. Саша поначалу вскипел, был так возмущен хамством, что даже хотел разобраться с наглецом по-мужски. Я испугалась:
— Ни в коем случае! Драка на телевидении — этого еще не хватало, скандал, позор, стыдно...
Тогда муж предложил:
— В следующий раз, когда скажет тебе гадость, подойди и ответь... — и произнес, как именно следует ответить на хамство.
Это была довольно длинная тирада из непечатных выражений. Я даже не ожидала, что мой муж столь виртуозно владеет ненормативной лексикой. Смысл примерно следующий: еще раз, такой-рассякой, позволишь себе нахамить, я тебе кое-что оторву.
Испугалась:
— Саша, я никогда не смогу произнести такое!
— Ну, если не сможешь, выход один — терпи, — заметил муж, — или мне надо будет все-таки его побить.
Пришлось из двух зол выбрать меньшее. Когда коллега снова стал меня донимать своими хамскими выпадами, я подошла очень близко, набрала в легкие воздуха... и выдала Сашину тираду, которую полночи репетировала.
