У меня с Екатериной Алексеевной было несколько запоминающихся встреч. После второго курса МИГАиКа, где я учился, нас, студентов, отправили на картошку под Дмитров. Когда я в полной мере насладился колхозной романтикой, пришла телеграмма от подруги — тоже поклонницы Плисецкой: «Четвертого сентября открытие сезона КДС (тогда — Кремлевский дворец съездов, сейчас — ГКД, Государственный Кремлевский дворец. — Прим. ред.). Майя танцует «Вальпургиеву ночь». Пропуск тебе оставим...» Я как был, в телогрейке, тренировочных штанах за семь рублей и резиновых сапогах, сбежал из колхоза в Москву и в таком виде помчался сразу в Кремль! Заехать домой и переодеться времени не оставалось. Пропуск у меня — «входной», без места. Прозвенел второй звонок, а я еще бегаю по партеру в телогрейке, которую даже не снимал, поскольку под ней дела обстояли еще хуже. Слава богу, в то время на одежду остро не реагировали. А я набрался такой наглости, что в поисках местечка получше уже бегаю между первым рядом и оркестром. Вдруг кто-то сзади за телогрейку дергает. Разворачиваюсь — министр культуры!
— Здравствуйте, Екатерина Алексеевна.
— Здравствуй. Не бегай, садись рядом. Я сегодня одна — Фирюбина не будет. (Николай Фирюбин — замминистра иностранных дел, муж Екатерины Фурцевой. — Прим. ред.)
Плюхнулся рядом... Представьте — министр культуры знала всех поклонников Плисецкой в лицо! Думаю, это о многом говорит. Начинается «Вальпургиева ночь», заиграла музыка, вдруг Екатерина Алексеевна локтем меня в бок толкает и шепчет:
— Сейчас Майин выход.
Смотрю на нее с удивлением:
— Вы чего меня толкаете? Будто сам не знаю!
И мы с ней как ударили синхронно в ладоши! И весь зал за нами. А осенью меня отчислили из института «за буржуазное отношение к труду»...
Узнав об этом, хоть и расстроился ужасно, но на спектакль в Большой все равно пошел. По окончании, как всегда, жду Майю у служебного подъезда. Она сразу замечает мое подавленное состояние:
— Что с тобой?
— Да выгнали из института...
— Ничего страшного. В другой пойдешь!
Через несколько дней предлагает проехаться с ней за компанию по делам. Садимся в ее серый «ситроен». На каком-то повороте видим здание с крупной вывеской на фасаде: «Всесоюзный заочный институт приборостроения». Майя просит шофера: «Ой, останови, останови!» Спрашивает меня:
— Пойдешь сюда учиться?
— Пойду.
— Давай документы.
Отдал бумаги, которые были при мне. Вернулась Майя довольной: «Можешь завтра идти на занятия!» Там я доучился до пятого курса, сдал госэкзамен, но диплом защищать не стал. Нужно было писать какую-то научно-техническую работу это оказалось выше моих сил и понимания. В то время я окончательно понял, что хочу связать жизнь с театром, поэтому забрал документы и отправился поступать в ГИТИС...
Еще немного о Фурцевой и Плисецкой. В 1961 году Юрий Григорович в Кировском, ныне Мариинском, театре выпустил балет по повести Назыма Хикмета «Легенда о любви». По моему мнению, этот спектакль — вершина творчества Григоровича. Там были замечательно режиссерски и хореографически выписаны главные женские партии, что позднее у Григоровича не повторялось — он делал ставку на мужчин. Спектакль стал потрясением и на гастролях в Москве имел эффект разорвавшейся бомбы. В то время шла смена руководства балета Большого. Фурцева вызвала Майю и сказала напрямик:
— Если будешь танцевать «Легенду», Григорович придет в Большой, а если нет — он мне в Москве не нужен.
Плисецкая ответила:
— Буду танцевать...
До этого Майя успешно выступила в двух его постановках — «Спящая красавица» и «Каменный цветок».
И Григорович стал худруком балета Большого театра. С Майей они очень подружились, какое-то время после приезда Юрий Николаевич даже жил в квартире Плисецкой и Щедрина.
На Майю Плисецкую он поставил «Легенду о любви». Весной 1965 года с помощью Майи я достал билеты на премьеру в пятый ряд партера. Рядом со мной оказалась скульптор Елена Янсон-Манизер, она специализировалась на статуэтках спортсменов и артистов балета. Сидим беседуем. Вдруг прямо передо мной садится Махмуд Эсамбаев в своей неизменной каракулевой «башне»-папахе. Гаснет свет. Стучу деликатно ему пальцем по спине:
— Будьте любезны, шляпу-то снимите.
Он поворачивается и отвечает с удивлением:
— А я ее никогда не снимаю.
Спокойно говорю:
— Ну, сейчас свет потушат, я ее сам с вас сниму.
Эсамбаев обалдел, но увидев рядом со мной улыбающуюся Манизер — они были хорошо знакомы, произнес:
— Ну ладно, давайте тогда поменяемся местами.
Как ни странно, с тех пор были с ним в самых добрых отношениях.
Через день после премьеры я заглянул к Рахили Михайловне, а там Майя — хмурая, расстроенная. Начал говорить какие-то добрые слова о спектакле, о ее партии. Майя посмотрела с недоверием и тихо произнесла: «Да? А вот Асаф другое сказал — «Майя, как не понимаешь, тебе уже рядом с молодой вставать не надо».
