Помню, у меня была производственная практика на заводе. Работал токарем в вечернюю смену. Брызги эмульсии попадали на лицо, да еще и переходный возраст — высыпали угри. Прихожу как-то на спектакль французских гастролеров прямо после смены. Мало того что прыщи, так еще и одежда простенькая — стеснялся своего вида ужасно. Голодный — в антракте в буфете набрал бутербродов и пристроился за самый дальний столик, чтобы никому не мозолить глаза. Вдруг вижу: Майя из ложи бенуара по лестнице спускается в буфет, нарядная, под руку с элегантным мужчиной (им оказался посол Франции). Я хотел вдавиться в стену, лишь бы не заметила. Но от Майиного острого глаза не спрячешься, она на весь буфет говорит: «Игоречек, здравствуйте!» И все повернулись в мою сторону. Я чуть под землю не провалился. Интересно, что помогли мне справиться с возрастной проблемой кожи родственники Майи. Жена ее двоюродного брата Виктора работала косметологом в институте красоты на Ленинском проспекте. Мама Майи Рахиль Михайловна отправила меня к этой женщине, которая и привела мое лицо в порядок.
С Рахилью Михайловной я познакомился даже раньше, чем с самой Майей. Рахиль Мессерер жила в доме Большого театра в Копьевском переулке, позже он стал называться Щепкинским. Когда-то квартира была коммунальной, но затем ее разделили на две отдельные. Одну занимала мама Майи, вторую — дирижер Юрий Федорович Файер с сестрой Бертой, капельдинером в Театре эстрады. Рахиль Михайловна с уважением относилась к поклонникам дочери, у нее в квартире был своеобразный штаб — мы перед спектаклем оставляли там цветы. Для меня Рахиль Михайловна стала очень близким человеком. Не слукавлю, если скажу, что отношения переросли практически в родственные. Я бывал у нее каждый день. Сначала прибегал после школы, потом — после занятий в институте. Даже мысли не возникало пойти куда-то еще. Когда стал совсем взрослым, появилось ощущение: если во мне и есть что-то хорошее — этим я обязан Рахили Михайловне. У меня ведь дома обстановка была не очень благополучной. Мать с отцом разошлись, а с отчимом отношения не заладились, и я неосознанно тянулся к Рахили Михайловне. Она меня никогда ничему не учила. Но глядя на нее, слушая, наблюдая за ней, я, сам того не понимая, делал выводы...
Рахиль Михайловна оставалась красавицей даже в преклонном возрасте и обладала редким обаянием. В Большом театре в те годы были две легендарные мамы, которые не пропустили ни одного спектакля дочерей: Татьяна Густавовна — мама Екатерины Максимовой и Рахиль Михайловна. Татьяна Густавовна, высокая, надменная, обычно, когда шла на свое место в первый ряд по центральному проходу, смотрела на всех сверху вниз. А Рахиль Михайловна, миниатюрная, прелестно сложенная, шла робко, застенчиво улыбаясь направо и налево. И все с ней здоровались. От нее исходили лучи тепла и добра. Иногда казалось — она светится. Совсем не помню ее грустной. Наверное, мы так сблизились потому, что я был самым молодым в ее окружении и никто больше не уделял ей столько времени. У всех свои заботы, а она была очень одиноким человеком — всю жизнь посвятила детям, но те выросли и жили своей жизнью.
Рахиль Михайловна родилась в большой еврейской семье, в которой почти все были увлечены искусством. Красавица — она стала актрисой немого кино, ее творческий псевдоним Ра Мессерер. Вышла за Михаила Плисецкого — коммуниста, он работал в «Арктикугле». В 1932 году мужа назначили генеральным консулом и начальником угольных рудников на Шпицбергене. Там супруги с детьми, Майей и Александром, провели три зимовки. Именно на Шпицбергене Майечка дебютировала на сцене — сыграла в самодеятельной постановке оперы Даргомыжского «Русалка». Через три года ее отца перевели в Москву, даже повысили в должности, но вскоре арестовали и расстреляли. Семья об этом не знала — тогда о смертном приговоре родственникам не сообщали. Формулировка была «десять лет без права переписки». Вскоре пришли и за Рахилью — ее арестовали вместе с грудным младенцем, младшим сыном Азарием, и отправили в Акмолинский лагерь жен изменников Родины (печально знаменитый АЛЖИР). Так двенадцатилетняя Майя и шестилетний Александр остались без родителей, им грозил детдом. Но племянницу забрала сестра Рахили — балерина Большого театра Суламифь Мессерер. Майя благодаря тете смогла продолжить занятия балетом — с восьми лет она обучалась в хореографическом училище. Александра забрал дядя — Асаф Мессерер, хореограф и педагог Большого театра.
Суламифь с Асафом постоянно хлопотали за сестру. В итоге Рахиль с сыном перевели на вольное поселение в Чимкент, а в 1941 году, перед началом войны, их досрочно освободили из ссылки. Рахиль поселилась в Москве у сестры. О том, что мужа расстреляли, она узнала уже после смерти Сталина, когда Михаила Плисецкого реабилитировали. Много лет Рахиль Михайловна ждала его, не теряя веры, что он вернется. Майя часто говорила: «Наша мать святая. Ей было тридцать пять, когда отца арестовали. И больше никогда ни одному мужчине она не позволила приблизиться к себе».
