Именно в Одессе в 1907-м он сел на пароход, чтобы плыть с Верой Муромцевой в Святую землю. Путешествия Бунин любил так страстно, что за все годы жизни в России так и не обзавелся собственным жильем. И большинство путешествий совершил с Верой. Они ежегодно отмечали свой первый приезд в Одессу. Отмечали несмотря ни на что: ни на размолвки, ни на взаимные обиды, накопившиеся за годы совместной жизни, ни даже на позднюю страсть Бунина к Гале Кузнецовой, ставшую, по мнению многих исследователей, толчком к созданию «Темных аллей» — его последнего цикла рассказов.
Сюда же, к одесскому причалу, подошел в январе 1920 года французский пароход «Спарта», унесший их с Верой из России уже навсегда. Все мучительные дни плавания они с женой провели лежа валетом на узкой верхней койке в крошечной каюте, доставшейся Буниным напополам с неким профессором. Многим, впрочем, не досталось и такого пристанища. Пароход был переполнен: спали на столах в салоне, под столами, на стульях, во всех проходах, даже у дверей гальюна, хотя об этом в «Окаянных днях» уже не упоминалось. Перед отъездом Бунин, по его словам, так хорошо закопал в землю последние страницы своих одесских заметок, что потом не смог их найти. Книга обрывалась июнем 1919-го.
Как вспоминал позже Симонов, он так и не сумел признаться Бунину, что читал ее. Может потому, что никак не мог совместить в сознании образ сидевшего напротив благообразного породистого старика, дружившего с Чеховым и восхищавшегося Толстым, и обозленного на все и вся обывателя, который водил пером создателя «Окаянных дней»? «...Словно под тобой расступается земля и ты рушишься из большой литературы в трясину мелочной озлобленности, зависти, брезгливости и упрямого до слепоты непонимания самых простых вещей», — так вспоминал он свое первое впечатление от книги, испытанное в только что освобожденном Белграде.
«16 февраля 1918 г., Москва: «...встретил на Поварской мальчишку солдата, оборванного, тощего, паскудного и вдребезги пьяного. Ткнул мне мордой в грудь и, отшатнувшись назад, плюнул на меня и сказал: « Деспот, сукин сын!»
25 февраля 1918 г., Москва: «Опять какая-то манифестация, знамена, плакаты, музыка — и кто в лес, кто по дрова, в сотни глоток: «Вставай, подымайся, рабочай народ!» Голоса утробные, первобытные. Лица у женщин чувашские, мордовские, у мужчин, все как на подбор, преступные, иные прямо сахалинские».
1 марта 1918 г., Москва: «...рассказывал в трамвае солдат: «Хожу без работы, пошел в Совет депутатов просить места — мест, говорят, нету, а вот тебе два ордера на право обыска, можешь отлично поживиться».
7 марта 1918 г., Москва: «В городе говорят: «Они решили перерезать всех поголовно, всех до семилетнего возраста, чтобы потом ни одна душа не помнила нашего времени». Спрашиваю дворника: «Как думаешь, правда?» Вздыхает: «Все может быть, все может быть...» — «И ужели народ допустит?» — «Допустит, дорогой барин, еще как допустит-то!»
17 апреля 1919 г., Одесса: «Перед вечером был на Екатерининской площади. Мрачно, мокро, памятник Екатерины с головы до ног закутан, забинтован грязными, мокрыми тряпками, увит веревками и залеплен красными деревянными звездами. А против памятника чрезвычайка, в мокром асфальте жидкой кровью текут отражения от красных флагов, обвисших от дождя и особенно паскудных».
20 июня 1919 г., Одесса: «В городе стены домов сплошь в воззваниях. И в них, и в газетах остервенелая чепуха, свидетельствующая о настоящем ужасе этих тварей».
Но страшнее всего были даже не саркастические филиппики в сторону новых порядков, а та злоба, с которой Бунин обрушивался на коллег-литераторов, чьих взглядов на жизнь ли, на творчество ли, на политику ли он отныне не разделял....
