Я видел это у Зельдина. Владимир Михайлович после финальных аплодисментов еще минут десять разговаривал с залом: «Приводите друзей, не знаю, смогу ли сыграть следующий спектакль. Скажите всем, чтобы пришли посмотреть на дедушку Зельдина». С удовольствием кокетничал, особенно когда ему исполнился сто один год. Зрители его фотографировали, кто-то выбегал на сцену.
Смоктуновский же прощался со зрителями на очередном спектакле не буквально, а внутренне. После истории с пленом воспринимал каждый день как драгоценность. Если какой-то прошел впустую — он не написал ни строчки, не прочитал что-то уникальное, — расстраивался. Репетиции в театре и съемки в кино случались ведь не постоянно.
Смоктуновский иногда глубоко уходил в себя. Я наблюдал за ним со стороны, он напоминал библейского пророка. К концу жизни стал философом, с иронией вспоминал, как Товстоногов пригласил на роль Мышкина в «Идиота» за красивые глаза. Буквально сказал: «Ах, какие у вас глаза!» Иннокентий Михайлович ловил себя на том, что начинает подсознательно таращиться, переступая порог БДТ.
Гений Товстоногова в том, что разглядел гениального артиста в крошечной роли лейтенантика в фильме по повести Виктора Некрасова «В окопах Сталинграда» и пригласил на разговор. Мышкин Смоктуновского стал бомбой. Коллегам это не понравилось, они проводили в зал клакеров, которые пытались сорвать спектакль. Говорят, Смоктуновский был ранимым, но к провокациям относился спокойно, они его еще больше заряжали.
В жизни Иннокентий Михайлович старался не тратить время на интриги. Когда делился МХАТ, он оказался в ефремовском лагере, хотя Олег Николаевич был не всегда к артисту объективен. Очень страдал, что его втягивают в разборки: «Зачем все эти собрания?! Сколько потерянного времени! Мне его так жалко, мог бы использовать для души».
Когда я ставил в Малом театре «Маскарад», посвятил его памяти Смоктуновского. Об этом спектакле он мечтал всю жизнь и умер, репетируя во МХАТе Арбенина...
Есть что-то аномальное в великих актерах, но так, наверное, и должно быть... Расшатанная нервная система — это, с одной стороны, профпригодность, а с другой — заболевание. Все боятся сыграть «с холодным носом». Охватывает страх перед сценой, поедает артиста изнутри: вдруг не войду в нужное состояние, вдруг сыграю формально? Кто-то начинает доигрывать спектакль дома или не может сбросить возбуждение без допинга.
В семь вечера, не позже и не раньше, у актеров и режиссеров, работающих в театре, автоматически повышается давление. Первый звонок... Второй. Пик наступает к третьему. Призываю зрителей: если любите своих кумиров, будьте к ним терпимы, они ради вас в этот вечер плачут и смеются, страдают и умирают.
