Одним из первых на ее горизонте возник «пролетарский поэт» Василий Князев, которого в дом привел сам Зощенко. Воспылавший любовью к чужой жене, Князев принялся заваливать Веру страстными стихами и письмами, которые, нимало не смущаясь, пытался передавать через Михаила, открыто заявляя, что безумно влюблен в его жену и готов, если нужно, к дуэли.
Впрочем, дальше переписки и нескольких поцелуев с объятиями дело не пошло. Вере попросту неинтересен был стареющий, любящий выпить Князев, к тому же женатый на истеричной даме, устраивавшей пассиям мужа скандалы с визгом и драками. Но заточив о поэта свои подзатупившиеся коготки, она почувствовала себя готовой к большой охоте.
Опомнившийся Зощенко вновь предложил жить одним домом, они даже нашли очень милую квартирку. Но Веру Владимировну это уже не останавливало. В начале тридцатых ее поклонником стал коммунист Николай Авдашев, занимавший солидный партийный пост. И вновь все вышло как-то неловко. Всерьез влюбившаяся Вера, узнав, что Николая переводят из Ленинграда в другой город, отдалась ему «на прощание» прямо в собственной спальне, пока муж сидел в гостиной. Много позже она написала в воспоминаниях, что это одна из самых непоправимых ошибок в ее жизни...
Годы шли, и счет ошибок множился с обеих сторон. Михаилу ничего не стоило прислать к жене за чемоданом для отпуска свою очередную любовницу, а после отчитывать Веру за то, что выдала не тот баул. А та в отместку за холодность мужа упоенно спускала его феерические гонорары в комиссионках и обставляла новую шикарную квартиру на канале Грибоедова с такой пошлой роскошью, что однажды пришедший к ним в гости критик Шкловский брякнул, мол, квартирка-то прямо под стать зощенковским героям. Слышать такое главному «обличителю мещанства» было не менее горько, чем любовную возню жены за стенкой.
И все же пара оставалась вместе. Их не смогла разлучить даже война, которую Михаил Михайлович переживал в эвакуации в Казахстане, а Вера Владимировна — в блокадном Ленинграде. Уехать с мужем она не захотела: боялась оставить двадцатилетнего сына Валю, которого вот-вот должны были отправить на фронт защищать город.
Поняв, что Вера с ним не поедет, писатель вызвал в Алма-Ату под видом жены свою давнюю подругу Лидию Чалову. Семье же слал телеграммы, посылки и деньги. Причем так часто, что почтальонша, встречавшая Веру Владимировну во дворе, завистливо покачивала головой: «Уж какой же у вас муж-то заботливый...» В апреле 1944-го они наконец увиделись снова.
Уехав из родного города два с половиной года назад всенародно любимым писателем-орденоносцем, Зощенко возвратился гонимым и приниженным. Его научно-популярная автобиографическая повесть «Перед восходом солнца», написанная в эвакуации и начавшая выходить частями в журнале «Октябрь», была названа в Постановлении ЦК политически вредной и антихудожественной и из-за начавшейся травли так и не была напечатана до конца. Попавшего под раздачу писателя немедленно вывели из редколлегии журнала «Крокодил», с которым он сотрудничал с начала тридцатых, выселили из московской гостиницы, где после приезда из эвакуации дожидался возможности вернуться к семье в Ленинград, отобрали спецпаек. Придавленный всем этим грузом, сгорбившийся и постаревший Зощенко возник на пороге ленинградской квартиры. И с первых же минут стало ясно, что ни одна из старых взаимных обид в Лету не канула, а новых не придется ждать долго.
