После триумфа с портретом стрелков кошельки богатых харлемцев распахнулись для Франса. Вслед за заказчиками потянулись в его мастерскую и родители будущих художников, просившие взять отпрысков в учение.
Иногда в работе у Халса оказывалось сразу три, а то и четыре картины. Но в отличие от многих жадных до денег коллег он по-прежнему все продолжал делать сам, не допуская учеников до полотен. С одинаковым тщанием изображал и нового приятеля Исаака Массу, сидящего в саду с молодой женой, и святых отцов-евангелистов, и разряженных бюргеров с домочадцами, и собственных подрастающих малышей, которых Лисбет ему исправно рожала, и мальчишек из рыбацких деревень, и проституток из портовых притонов.
...Усевшись рядом с Дирком на лавку, Франс оглядел прокуренную таверну. Рыжий боцман так и метал на стойку оловянные кружки, покрытые пеной. Эх, сколько их Франсом тут выпито! Когда же он впервые попал в этот кабак за городской стеной, где текла жизнь, непохожая на чинные бюргерские будни?
Кажется, весной 1629 или 1630 года, когда этот рыжий детина явился к нему в мастерскую с просьбой нарисовать одну из девиц, которую залучил в бордель: молоденькую задорную цыганочку в спущенной едва ли не до самых сосков полотняной сорочке. Такие портреты в притонах обычно развешивали внизу, в таверне, чтобы любой матрос мог ткнуть пальцем в понравившееся личико, и хозяин тут же провожал клиента наверх, где его ждала выбранная красотка.
Услыхав предложение трактирщика, Франс поначалу расхохотался, спросив, знает ли тот, сколько он берет за работу. Но боцман предложил свою плату: девчонка, которой еще ни один матрос не касался, обслужит художника по первому разряду плюс его каждый день будут ждать в таверне несколько кружек дармового пива. Халсу, ненавидевшему нудные переговоры о деньгах с прижимистыми бюргерами, договор показался заманчивым.
К тому времени живописец уже прочно числился гордостью Харлема. Гости города, в особенности художники, считали за честь посетить его мастерскую. Заезжал Питер Пауль Рубенс — мэтр, которого после разделения страны продолжали равно чтить как северяне — протестанты, так и южане — католики. Следом пожаловал молодой, но уже известный всей Европе Антонис ван Дейк.
В 1627 году сразу две харлемские стрелковые гильдии — Святого Адриана и Святого Георгия — пригласили Халса писать свои банкеты. А спустя еще несколько лет, когда молоденькая цыганочка успела уже пропасть из портового притона неведомо куда, а сам Халс, захваченный новой работой — никак не дававшимся ему портретом полоумной Баббе, стал завсегдатаем злополучной таверны, ему пришло письмо из Амстердама.
