— Нет, мсье. Пока я остаюсь священником здешнего прихода, к таким, как ваш брат, не будет снисхождения.— Но его рассудок был помрачен болезнью... Разве он мог осознать, что делает? — И тем не менее нет!
Аббат Тесье поднялся из-за стола. Разговор был окончен. Местный приход не желал иметь никакого отношения к похоронам самоубийцы. Это означало, что даже похоронные дроги придется искать где-то еще. Притворив за собой тяжелые дубовые двери, Теодор Ван Гог еще несколько секунд неподвижно стоял на пороге церкви, не в силах двинуться с места.
Ему вдруг показалось, что могильный камень, на котором будет высечено имя брата, всей своей тяжестью наваливается на его собственную грудь.
В детстве он видел такой камень множество раз: на кладбище в их родной брабантской деревне Грот-Зюндерт. Серый, как сама тоска, с аккуратно выведенным на нем именем и датой: «Винсент Виллем Ван Гог — 30 марта 1852 года». При взгляде на него у Тео всякий раз холодело в груди, но Винсента будто магнитом тянуло в этот кладбищенский уголок. А маленький Тео, едва выучившись ходить, привык всюду следовать за братом...
До отцовского дома от кладбища рукой подать. Большинство почивших попадало сюда, предварительно повстречавшись с их батюшкой Теодором Ван Гогом-старшим, приходским священником, окормлявшим немногочисленную протестантскую паству в брабантской деревне Грот-Зюндерт.
Как и Теодор, имя Винсент считалось в семействе голландцев Ван Гогов наследным.
Так звали многих почтенных представителей этого рода. Но, по словам матери, всегда выходило, что в их честь она назвала лишь своего несчастного первенца, покоящегося теперь под тем самым кладбищенским камнем. А уж второго сына, родившегося по иронии судьбы ровно год спустя, нарекли исключительно в память умершего брата. Заканчивая свой рассказ об этой истории, Анна Корнелия неизменно устремляла на старшего сына пристальный взгляд, будто хотела увидеть его насквозь и понять наконец, станет ли этот скуластый рыженький мальчик достойной заменой тому, кто унес в могилу всю страсть и нежность ее первой материнской любви.
Но Винсент отводил глаза...
Кроме трех сыновей в пасторском доме подрастали еще три дочки, и если бы не граничившая со скупостью бережливость супругов Ван Гог, им было бы нелегко сводить концы с концами, кормя и воспитывая многочисленное потомство. Так что вечно занятая домашними хлопотами мать была очень рада, что Винс так охотно возится с младшим братишкой.
...— Не отчаивайтесь, мсье, экипаж я найду: в соседней деревне кюре не так строг. А вы идите пока в дом — негоже мсье Винсенту оставаться там одному.
Покорно кивнув в ответ, Тео посмотрел вслед удалявшейся через площадь коренастой фигуре. Что ж, может, и лучше, если всеми хлопотами сегодня займется Гюстав Раву: он каждого в этом городке знает.
Да и как иначе? Вряд ли в Овер-сюр-Уазе найдется человек, хоть раз в жизни не заглянувший в его маленькое кафе напротив мэрии. Вот только нынешним утром в сумрачном зале ни одного посетителя... Перевернутые стулья, чуть ли не уткнувшись острыми ножками в потолок, лежат на столах, жалюзи спущены, и пусто за стойкой. Пусто, как в сердце Тео. Пройдя через обеденный зал, он толкнул дверь в просторную заднюю комнату, на мгновение зажмурился... Вот сейчас мрак рассеется и Винсент поднимется ему навстречу, крепко обнимет, как всегда обнимал при свидании...
...— Господи, Тео, каким же ты стал взрослым!
Громко смеясь, Винсент оглядел младшего брата. Хрупкий, с точеным профилем Теодор мало походил на коренастого и плечистого Винсента.
И только волнистые волосы были у обоих одинаково рыжими. Правда, у пятнадцатилетнего Тео в отличие от девятнадцатилетнего Винса они вились не спутанными крупными кольцами, а аккуратными волнами. И, как будто желая уничтожить и это различие между ними, Винс потрепал младшего по голове, взлохматив тщательно напомаженную прическу Тео. Смущенный шумными манерами и громким голосом старшего брата, тот молча улыбнулся в ответ.
С тех пор как Винсента отдали в пансион, они виделись только на каникулах. А после того как старший брат в шестнадцать лет отправился работать в Гаагу, прекратились и эти редкие свидания. И вот теперь настала пора и Тео встать на ноги: в первый день нового, 1873 года он, подобно Винсу, станет продавцом в одном из филиалов фирмы «Гупиль и Ко», только не в Гааге, а в Брюсселе.
Продажа антиквариата и произведений искусства, которыми занималась фирма, была в роду Ван Гогов таким же традиционным ремеслом, как и служение господу.
Из четырех братьев брабантского пастора трое занимались этой почтенной торговлей, а значит, надежное покровительство его сыновьям было обеспечено. Отец и дядя, решившие устроить братьям встречу на Рождество, считали, что младший должен во всем равняться на старшего: Винс у своих работодателей на хорошем счету. И Тео старался не ударить лицом в грязь: целый день рассуждал о книгах, картинах, природе и теологии. А вскоре Винсент прислал ему в Брюссель теплое письмо, предлагая отныне переписываться регулярно. Обрадованный доверием старшего брата и страшно тосковавший в чужом городе, Тео конечно же согласился...
...Приложив руку к груди, Теодор почувствовал, как хрустнул в его кармане листок бумаги.
