Во второй раз моя голова пострадала уже на сцене Большого, во время балета «Медный всадник». Малышню из училища привлекали к участию во втором акте и эпилоге, мы изображали детей, гуляющих по Сенатской площади в сопровождении нянь. Между выходами заняться ребенку совершенно нечем. И вот готовят сцену наводнения, а интересно же — как все устроят?! Стою разинув рот в кулисах. Смена декораций и крики: «Голову! Голову!!!» Что такое, почему «голову»? Я завертелась, и тут на меня падает колонна Сенатской площади. К счастью, на мне была шапочка, эдакий киверочек пушкинских времен с твердой верхушкой. Но прилетело все равно ощутимо — очнулась в красной правительственной комнате. С тех пор так, ударенная о сцену, и живу.
В училище Большого театра оказалась волей случая, впрочем вполне закономерного. Однажды в ЦДКЖ пришла комиссия, и двоим из нашей группы порекомендовали показаться в Хореографическое училище при ГАБТ СССР. А время сложное, послевоенное, мама растила меня одна. Она немного посомневалась, но мы все-таки пошли. Так в девять лет я попала в прославленное балетное училище. У меня коса тогда была ниже пояса, педагоги до сих пор вспоминают. Ее, правда, здорово укоротили впоследствии из-за балета «Красный мак»: на голову нужно было надевать красно-черную шапку-цветок, а на косу она не налезала. Потом я еще несколько раз стриглась, чтобы подходили сценические парики. Но это частности.
С учебой повезло невероятно. Преподавательский состав — сонм уникальных балетных мэтров. Классным руководителем у нас был знаменитый Юрий Бахрушин, сын Алексея Бахрушина, основателя всемирно известного Театрального музея. Юрий Алексеевич преподавал нам историю балета и театра. Меня выделял особо. Жалел, видно, как безотцовщину. На самом деле годы, проведенные в училище, вспоминаю с огромной теплотой. Мне удивительно, когда кто-то начинает говорить о балетных школах как об армии с ужасами муштры.
Мы были страшными хулиганками и фантазерками. Нас занимали в балетах и операх — «Снегурочке», «Риголетто»... Помню, как с девочками незаметно прикрепили к доскам сцены шлейф Весны канцелярскими кнопками. Ей шагнуть нужно, а шлейф не пускает! Смешно. Забирались в храм Василия Блаженного и представляли себя боярынями. Начали изучать греческие мифы — превратились в Эвридик и Афродит: заматывались в простыни и величественно расхаживали по комнате.
Кормили нас бесплатно и очень хорошо, часто сладкое я приносила домой маме. Еще выделяли бесплатную форму для танцев, что тоже очень спасало семейный бюджет. А на скромные средства, которые мне выделяла школа, помимо билетов на общественный транспорт покупала ноты. Поэтому не только шалила на операх, но и спеть могла почти любую арию.
У нас с мамой была девятиметровая комнатка в коммуналке, за стенкой жил композитор Волик Бунин, к нему приходили Андрей Эшпай, Георгий Свиридов. А я пела в ванной. Чудесные соседи с пониманием относились к моему вокалу, хотя арию Джильды я старалась исполнять в полную силу, перекрикивая льющуюся воду! Оперу полюбила настолько, что даже мечтала стать дирижером. Еще играла на фортепиано, рано начала сама подбирать мелодии — обычно песни из кинофильмов. Посмотрю «Возраст любви» и — за инструмент на суд добрых, всепрощающих соседей.
