— Опять поссорился с Теляковским? — услышал Петипа голос жены.
— На редкость неприятный господин. Совсем с ним нет сладу. Постоянно лезет во все, дает советы и нелепые распоряжения. А в балете понимает ровно столько же, сколько я — в кавалерии.
— Мариус, может, тебе действительно пора отдохнуть? Ну сколько можно порхать по сцене?
— Но я еще чувствую в себе силы! И не собираюсь подводить итоги.
В театр Мариус Иванович каждое утро отправлялся с удовольствием. Последнее время особое наслаждение доставляла работа с молоденькой танцовщицей Аннушкой Павловой, редкое дарование которой Петипа разглядел еще при ее поступлении в балетную школу. Худенькая болезненная девочка приемную комиссию не впечатлила, однако старый балетмейстер заметил: «Пушинка на ветру! Она будет летать на сцене». И ее приняли.
Зоркий глаз Мариуса Ивановича не ошибся. Уже на второй год обучения Анна выступала в «Мариинке», а по окончании ее зачислили в балетную труппу, причем, к неудовольствию многих, сразу определили в корифейки. Конечно, робкая дебютантка еще не владела виртуозной техникой Матильды Кшесинской, не обладала «стальным носком» Агриппины Вагановой, но в парящих прыжках и выразительных импровизациях ей не было равных. Как точно выразился один критик, Павлова была одарена «редкой тайной нарушать законы земного тяготения и с необычайной легкостью порхать в воздухе».
Ребячливая Аннушка нравилась Мариусу Ивановичу. «Щебечет как птичка», — умилялся он. К тому же девушка просто грезила балетом. Хореограф поручил ей Никию в «Баядерке» — жемчужине своего репертуара. После спектакля, по словам рецензента, «г-жу Павлову закидали цветами». Ради нее Петипа даже нарушал порядок раздачи партий. Однажды за завтраком, когда отец приступил к омлету с сыром, Люба-младшая поинтересовалась:
