— Базиль, — задумчиво говорит Маша, вертя в руках еще пахнувший типографской краской томик, — а ты ведь сам подобен Дон Кихоту.
— Чем же, милая Маша? Такой же худой и длинный?
— Нет, ты тоже добр, беден и полон фантазий...
Тогда ли обратил особое внимание на Машу Жуковский? Или читая ее дневник, полный искренних мыслей и глубоких рассуждений, в который она позволяла ему заглядывать? А может, разбирая с ней романтические стихи Шиллера? Так или иначе, но неожиданно для себя Василий с ужасом осознал, что влюбился в свою двенадцатилетнюю Галатею.
«Что со мною происходит? Грусть, волнение в душе, какое-то неизвестное чувство, какое-то неясное желание! Можно ли быть влюбленным в ребенка? Ребенок! — в страхе перед запретной страстью пишет он в дневнике и тут же оправдывается, — но я себе ее представляю в будущем!.. Это чувство родилось вдруг... Я им наполнен, оно заставляет меня мечтать, воображать будущее... Я был бы с нею счастлив, конечно!»
К зиме дом в Белеве закончен. Елизавета Дементьевна активно помогает сыну в обустройстве, но живет в Мишенском — за много лет хозяйка и приживалка, старшая и младшая жены стали неразлучны, так рядом и сидели часами за рукоделием. Василий стоял в кабинете, еще пахнувшем свежими сосновыми досками книжного шкафа, и неотрывно смотрел в окно на тропинку, по которой утром спешили на занятия девочки Протасовы, — их зимний дом тоже в Белеве, совсем недалеко. «Вот она позавтракала, оделась, дождалась сестру. Взявшись за руки, они выходят из калитки», — представлял Жуковский. Наконец вдали показываются две тонкие фигурки. Василий поправляет учебные пособия, тетради, напускает на себя строгий вид, а внутри все ликует от восторга — она сейчас будет здесь!
