— Не ощущали рядом с отцом скованности, не стеснялись, все-таки росли отдельно?
— Совершенно не робела, рассказывала самое сокровенное. Мне только всегда его не хватало. Папа много и напряженно работал: снимал фильмы и сам обычно играл одну из главных ролей. Мой Ваня по сию пору вспоминает, как мы с ним и его отцом, Колей Бурляевым, будучи в Ленинграде, поехали к дедушке на съемки «Красных колоколов». Огромная массовка, тысяч пятнадцать участников. Эти движутся в одну сторону, те в другую, все полыхает спецэффектами — дело происходило вечером, и над бескрайним людским морем царит папа.
Внук спросил, как же он снимает, дед ответил: «Разрываюсь, Ванечка, разрываюсь». Потрясенный ребенок затаил мысль: когда вырастет, станет помогать дедушке на съемочной площадке, чтобы не разрывался. Я тоже была обескуражена:
— Пап, как же ты со всем этим справляешься?
В ответ услышала шутливое:
— Никак. Оно само.
Действительно невозможно поверить, что человек может так гармонизировать хаос.
Федя рассказывал, как однажды они со старшим сыном Никиты Михалкова Степаном пригласили отцов в ресторанчик. Просто пообщаться. Через десять минут душевного разговора те переключились на темы кино и сидевших рядом отпрысков уже не замечали.
«Моя жизнь — это мои фильмы», — писал папа. При этом сокрушался, понимая, что кино отняло у него многое из того, что необходимо человеку: «Я не видел, как выросли мои дети... Всегда работал, работал и работал на эту иллюзию — кинематограф. Правильно ли я жил?» Теперь, сама занимаясь режиссурой, знаю, насколько эта работа поглощает. Неважно что ем, где сплю, главное — снять сцену, потому что ответственность чудовищная.
Опять же, когда человек живет другой реальностью, характер не улучшается: люди, целиком погруженные в творчество, часто тяжелы в семейном быту. Как-то раз мы с отцом сидели в его кабинете, он только прилетел из Италии и поставил привезенную пластинку с чудесной мелодией, папа очень любил музыку. Вошла Ирина Константиновна: «Сереж, сделай, пожалуйста, потише, дети засыпают». Он посмотрел на жену — и прибавил громкость. Меня это поразило. Почему отец так поступил? Может оттого, что привыкнув командовать толпами, не терпел, когда управляли им самим, даже в такой мягкой, деликатной форме?
Сложным он был человеком, и это приходилось принимать как данность. Со временем я поняла: годы, проведенные без него, пошли мне во благо. В период взросления отсутствие бытовых, кухонных отношений с отцом привело к тому, что не относилась к нему панибратски, когда по пустякам обижаешься и выясняешь отношения. Нет, я воспринимала его совсем по-другому, понимала, что это большой художник, который никому не принадлежит, точнее — принадлежит всем.
