Известие о тяжелой болезни брата Гавриила заставило Ивана вернуться в Венецию. Настоятель вопреки строгому уставу разрешил ему привести в монастырь лучших врачей, и брат пошел на поправку. Художник вновь жил в комнате Байрона, где написал несколько картин. Объявил, что подарит их монастырю, а перед этим выставит в Венеции. Копии пожелало иметь полгорода! Жители часами просиживали у монастыря в гондолах: только бы увидеть синьора Гайвазовского.
В один из дней в обитель Cвятого Лазаря пришло письмо в смутно знакомом голубом конверте. Это был билет на «Сильфиду». Снова она! Тальони танцевала по всей Европе, а в Венеции часто жила: здесь у балерины был дом. Она совсем не изменилась. Как и прежде, после спектакля Айвазовский ждал ее у артистического подъезда. Но сам он был уже иным — почти равным. Тальони пригласила Ивана в свою усыпанную цветами гондолу. Скользя по темной воде, они миновали мраморные ступени ее освещенного палаццо. «Меня ждут друзья, но я не хочу домой», — шепнула Мария. Расстались они, когда уже светало.
По приглашению Тальони Иван переехал в ее дом, в комнату, увешанную работами русских художников, среди которых были и три его картины. Потянулись дни, заполненные трудом и отдыхом. Гайвазовский рисовал, вечера они проводили вдвоем с Тальони. В Вербное воскресенье, когда балерина похвалила только что завершенную картину, Иван не сдержался:
— Возьмите ее, Мари, возьмите все, что у меня есть, мою руку и сердце... Будьте моей женой!
Тальони промолчала. А затем усадила его на диван и объяснила, что в ее жизни уже нет места любви. Все миновало.
— Я могу любить только на сцене... — призналась Мария. И вложила Ивану в ладони белую балетную туфельку. — Этот башмачок растоптал мою любовь. Возьмите его.
А еще подарила букетик своих любимых ландышей. Они расстались, на этот раз навсегда.
