— После конфликта с Цекало вы, наверное, вспоминаете «Большую разницу» с обидой?
— Бог с вами! Только с благодарностью. Прежде всего, конечно, к тем удивительным актерам, которые меня окружали. Однажды заговорили о «Большой разнице» с Владимиром Кореневым. Тем самым, кто когда-то, сыграв Ихтиандра в фильме «Человек-амфибия», сразил своей красотой и талантом всю страну. Сейчас он педагог, очень тонкий, умный человек. Так вот он сказал о нашем ансамбле так: это актеры «с дактилоскопическим рисунком индивидуальности». «Большая разница» — не просто пародии, это были своего рода иронически-сатирические мини-ремейки. Очень сложный жанр. И работа в этом проекте была сложной, но захватывающей. Первые три года в «Большой разнице» мы просто купались в атмосфере творчества, остроумия, вдохновения, которыми щедро делились и со зрителями, и друг с другом. До тех пор, пока во главу угла не встали коммерческие интересы создателей шоу. Но об этом мне не очень хочется говорить...
— А когда у вас впервые в жизни появилось желание кого-то пародировать?
— Не люблю слово «пародировать». В нем есть что-то злое. А я по возможности старалась делать свои миниатюры о тех, кого люблю. Я их не пародирую, а играю, хотя, конечно, при этом выделяю и даже преувеличиваю особо характерные, смешные черточки.
Тяга к творчеству у меня с раннего детства была просто какая-то первобытная. Началось все с того, что лет в пять я без ведома родителей, выпросив остатки красок у соседа-маляра, раскрасила стены в комнате разноцветными треугольниками: желтыми, голубыми, розовыми. Сама, вставая на табурет, по линейке все расчертила и выкрасила. Скатерть немецкую, которую папа с войны привез, решила украсить — прорезала по краям ножницами бахрому. Сестренку самостоятельно подстригла... Одним словом, жаждала прекрасного во всем. И совершенно не понимала, почему мама сердится.
К тому же я рано выучилась читать и читала до полного самозабвения. Падала в книгу как в бездну. Первой была «Серая шейка», а второй... «Джейн Эйр». Такими вот семимильными шагами продвигалось мое литературное образование. И в каждой книге я жила как в реальном мире. Помню, читала «Тайну двух океанов», где огромный спрут нападает на моряков. И в этот момент бабушка неожиданно тронула меня за плечо. Я дико вскрикнула, шарахнулась... Бабушку едва не до смерти перепугала. Она потом родителям устроила выговор: «Да у вас ребенок так с ума сойдет! Все книги забрать! Читать только журнал «Мурзилка»!» Но какое там... Когда именно я прочитала «Майскую ночь, или Утопленницу» Гоголя — уже не помню, но с тех пор стала страшно бояться кошек. Мне казалось, что в каждой сидит ведьма. Этот страх сохранился на всю жизнь.
Сами понимаете, что при таком воображении и жажде творческого самовыражения остаться равнодушной к театру я просто не могла. Заболела им резко и навсегда, впервые попав в Алтайский театр драмы. Когда спектакль закончился, я плакала, отказывалась уходить, цеплялась за мебель. Такая вот любовь с первой встречи.
К слову сказать, в детстве у меня не было обычных девчачьих кукол. Игры, развивающиеся по шаблону «запеленал-покормил», не увлекали. Моей любимой игрушкой стал клоун в разноцветных штанах. Он не был моим «ребенком». Клоуна я считала другом, делилась с ним сокровенным и разыгрывала самые фантастические представления. Я звала его Валерой, а моя бабушка Федосья Александровна — анчуткой. Так в Сибири и на Алтае часто называют маленьких проказливых чертенят.
