Но самой большой московской удачей был Шаляпин, когда-то певший в Мариинском театре. Потом его переманили в частную оперу Мамонтова. На императорской сцене Федора Ивановича не ценили, а у Мамонтова он стал знаменитостью. Новый управляющий московской конторой Теляковский поразил его воображение огромным контрактом.
Шаляпин не укладывался ни в какие рамки: мог оскорбить капельмейстера, устроить скандал, а потом впасть в отчаяние от угрызений совести и разрыдаться. Еще у него был удивительный дар влипать в нехорошие истории, и время от времени Теляковскому приходилось вытаскивать Федора Ивановича из неприятностей. То певца втягивали в патриотическую манифестацию хористов, преклонивших колени перед царем, то по просьбе публики он пел революционные песни. Время от времени Шаляпин решал уйти из императорских театров, собирал у себя дома лучших адвокатов — но все заканчивалось застольем с обильными возлияниями.
В Москве было уютно и покойно — тут Владимира Аркадьевича не подсиживали и не плели интриг… Через три года ему предложили возглавить всю Дирекцию императорских театров: Матильда Кшесинская скушала предшественника Теляковского — князя Волконского.
Тем временем в Петербурге разворачивалась хитрая балетная интрига: Кшесинская стала полновластной царицей сцены, запрещала танцевать свои балеты гастролершам, мешала карьере «птичек» именитых питерских балетоманов, и в конце концов те решили ее ошикать. Покровителям «птичек» принадлежало большинство мест в Мариинском театре, кресла свои они занимали десятилетиями, и в узком кругу их называли по номерам мест в зале: «четырнадцатый», «двадцатый», «пятидесятый». «Четырнадцатый» мог быть важным генералом, «двадцатый» — президентом банка, а «пятидесятый» — товарищем министра — в кабинете полицмейстера «Мариинки», где балетоманы испокон века собирались в антрактах, все они были равны. Тут решались судьбы балерин, а порой и государства российского, распределялись многомиллионные подряды — полицмейстер на это время уходил от греха подальше. Поскольку по стародавней традиции великим князьям-балетоманам на эти собрания ход был заказан, они подслушивали разговоры из гардеробной царской ложи.
Итак, обструкция Кшесинской долго обсуждалась в кабинете полицмейстера Леера, а затем у Кюба — в самом дорогом питерском ресторане, куда балетоманы съезжались после спектаклей. Кто подслушал заговорщиков, так и не выяснили: то ли великий князь Сергей Михайлович из царской ложи, то ли знавший французский официант, но только на злополучном балете в Мариинском театре была полиция. Едва в ложах зашикали, как зачинщиков начали забирать в полицейский участок. К этому уважаемые господа, владельцы заводов и больших капиталов, не привыкли, и те, кого еще не успели вывести, быстро притихли.
Кшесинская победила: на очередной спектакль, нарушив распоряжение начальства, она пришла в собственных фижмах. Князь Волконский объявил ей выговор, Матильда Феликсовна нажаловалась великому князю, тот — императору. Директору императорских театров оставалось только подать в отставку. Его преемник Теляковский возненавидел скандальную приму через неделю после того, как занял директорский кабинет в похожем на дворец доме № 2 на Театральной площади, но Кшесинская была опасна, и с ней приходилось ладить.
