В 1919 году Петербург не был похож на себя. Город вымерз, оголодал, обезлюдел: зимой он напоминал темную пустыню, летом через брусчатку Невского пробивалась трава. А ведь еще недавно он выглядел совершенно по-европейски, многое взявшим и от легкомысленного Парижа, и от аристократичной Вены. И в Петербурге, и в Москве добрую половину театральных залов заполняли приезжие, но на невские берега ехали с папкой деловых бумаг, а в купеческую Москву стекались с туго набитыми бумажниками. Скоро он узнает, что в Москве не считается за грех прийти и в драматический Малый, и в Большой театр подшофе, что капельмейстера, посмевшего сделать замечание, пьяненький зритель может и побить. В московских императорских театрах Теляковскому полагалось особое служебное кресло, сиденье которого перекрывал медный прут. Дело в том, что, войдя в зал, москвичи норовят плюхнуться куда им угодно и надоеду-капельмейстера могут покарать рукоприкладством. И хлопают-то здесь не по-петербургски: с ярусов в Москве во время оваций размахивают чем угодно — вплоть до простыней. На одном из балетов, аплодируя приме, бойкий студент схватил кофточку соседки, которую девушка положила на спинку своего кресла, и размахивал ею в ложе второго яруса, да так увлекся, что полетел в партер. Снес со стены бронзовое бра, сломал кресло, потом встал как ни в чем не бывало, сказал ошеломленным служителям, что хотел бы продолжить смотреть спектакль, и ушел к себе наверх…
Да и артисты здесь не такие, как в Петербурге: там, в Малом театре, они вымуштрованы: никогда не опаздывают, не пропускают репетиций, не разводят в труппе интриг, уважают начальство. Ни следа питерского духа и в московских балетных: в столице танцовщицы живут с великосветскими балетоманами, гвардейскими генералами, промышленниками, министрами, великими князьями. В Первопрестольной же выходят замуж за богатых купцов и, не оставляя сцены, становятся примерными женами и матерями. А перебивающиеся на скудном жалованье танцовщицы московского кордебалета держат коров и торгуют молоком. Причем это в порядке вещей: как-то барышня не пришла на репетицию, передав товаркам, что заболела. Оказалось, у балерины захворал теленок…
Впрочем, у московской императорской сцены были и свои преимущества. Здесь, в стороне от министерства двора и избалованных питерских балетоманов, приходивших на спектакли, чтобы полюбоваться своей «птичкой» и обсудить в сакральной балетоманской курилке — кабинете полицмейстера «Мариинки» — ножки и плечики выпускниц балетного училища, можно пробовать и рисковать. Теляковский привел в театр прекрасных современных художников — Коровина, Головина, Бенуа и Бакста, и московский балет, еще недавно считавшийся второразрядным, быстро расцвел: обнаружилось, что здешние артисты ничуть не хуже питерских.
