У нас с Власовой появилась двухкомнатная квартира на «Смоленской», хорошо обставленная, как сейчас помню — с импортным холодильником. Но постепенно я стал замечать, что дома не все в порядке, между нами возникла какая-то раздражительность. Брак стал трещать по швам. Сказка кончилась. Еще до этого жена забеременела, встал вопрос о ребенке. Она сказала: «Нет, сцена важнее». Я уговаривал — ну послушай, на старости лет кто кусок хлеба подаст? Но Элла была непреклонна. А через какое-то время выяснилось, что у нее сумасшедший роман с очень хорошим человеком — Вадиком Тедеевым, он был еще моложе меня. Так, прожив вместе лет восемь, мы разошлись. Причем расстались не просто по-хорошему — до конца ее жизни оставались близкими друзьями. Никаких эксцессов, выяснений... Более того, Элле и Вадику я подарил машину: Тедеев был простым артистом балета, им надо было как-то налаживать быт. А вот квартиру пришлось разменять на две однокомнатные в том же доме. И я остался этаким пнем — сам себе господин. Долгое время пребывал в ступоре, ничего не хотелось — потому что ушла по-настоящему большая и чистая любовь.
В 1965 году я поступил на Высшие режиссерские курсы и попал к Андрею Гончарову. Там мне очень помогло то, что я хорошо знал музыкальную драматургию и понимал, как осуществить синтез музыки и театра. На одном из уроков Андрей Александрович стал рассказывать о «Человеке из Ламанчи» — как он видит образ главного героя. Потом вскользь добавил: «И все равно не складывается... Ничего не вырисовывается в этом круговороте выразительных средств». О-о-о-о! Как я услышал про круговорот! Это ж мой конек — синтез разных видов искусства. Вышел к доске и нарисовал спектрограмму арии «Мечтать, пусть нелепа мечта» на основе ее нотной записи. Он сказал «Слушай, ты сумасшедший! И добавил: «Давай-ка завтра приходи в театр». Я пришел. Гончаров привел меня на репетицию и вдруг объявил труппе: «Разрешите вам представить нового режиссера спектакля «Человек из Ламанчи». Я чуть не упал! Андрей Александрович сказал: «Вот тебе три недели, вот тебе труппа, оркестр — дерзай». Так я стал режиссером Театра им. Вл. Маяковского.
В труппе числилась совершенно потрясающей, невероятной красоты девушка. Она была слабой актрисой, но женщиной — бесподобной. Умопомрачительной! И поскольку я уже был мэтр, хоть маленький, но мэтр — мэтр с половиной, то у меня с ней завязался роман. Вдруг я узнаю, что она — жена Толи Ромашина! Маргарита Мерино — испанка, жгучая красотка, дочь кубинского дипломата и, как я слышал, бывшая любовница Фиделя Кастро. Страсть у нас была просто безумная, она решила уйти от мужа, сказала мне — женись. В результате уехала в Испанию, потому что жениться, признаюсь, я был тогда не готов. Меж тем Толя Ромашин был одним из ведущих актеров театра. В итоге меня и оттуда «попросили». Я опять оказался на улице. Деньги имелись, поэтому большой катастрофы не ощутил. С Мерино мы долго переписывались, она звала к себе, но я чувствовал: у нее там уже началась другая жизнь...
После Театра им. Вл. Маяковского мы сдружились с Галей Волчек. Я уже тогда был сумасшедшим автомобилистом, а многие из нашей богемной публики только-только приобщались к этой неведомой им доселе сфере жизни. Вот и у Насти Вертинской тоже появилась машина, надо было учиться водить. Галя Волчек попросила меня обучить Настю мастерству автовождения.
