Не раз мне приходилось читать его объявления типа: «Продам мужа за СКВ». Или: «Здесь живет секс-символ подъезда». Как-то он позвонил мне на мобильный и плачущим голосом сообщил, что только что сломал руку: «Хрусть! И пополам!» Не обратив внимания на последнюю фразу, я развернула машину и, беспрестанно сигналя и мигая, помчалась домой. Не заезжая в гараж, бросила автомобиль во дворе, ворвалась в квартиру и вижу: на диване сидит целый и невредимый Богословский и спокойно читает газету. От злости я стала икать, сумев выговорить только: «Ты впадаешь в маразм».
Вернулась в прихожую, сняла пальто, переоделась и зашла в ванную вымыть руки. Из крана уже торчала записка:
«Мне без Аллы очень худо.
Я теперь хорошим буду
И решил сегодня разом —
Больше не впадать в маразм!»
Запив икоту холодной водой, я снова зашла к нему:
— Давай поговорим…
— Не хочу.
— Почему?
— О чем можно говорить с людьми, лишенными чувства юмора?
— В чем юмор-то? Я могла разбиться.
— Не напрашивайся на комплимент. Ты прекрасно водишь машину.
И, скользнув взглядом по моей замученной икотой физиономии, добавил:
— Вижу, ты шуток совсем не понимаешь и Булгакова, похоже, не читала.
Как-то, взглянув на мою короткую стрижку, он задумчиво произнес: «Как хороши длинные распущенные волосы у длинных распущенных женщин!» Услышав эту фразу, я не удержалась от язвительного комментария: «О чем ты думаешь, Никита? Тебе с богом пора разговаривать, а ты все «про это». «С тобой, моя милая, я стал домосексуалистом», — ответил он.
Однажды купила ему очень красивые домашние тапочки, оказавшиеся к тому же и очень удобными.
Гордясь покупкой, по нескольку раз в день спрашивала:
— Ну, как тапки?
— О-о-о!.. Великолепно! В жизни не носил ничего подобного!
Мне было ужасно приятно, так как на похвалы Богословский был скуп и мою хозяйственную деятельность оценивал средне.
Любуясь тапками, я, между прочим, все нарывалась и нарывалась:
— Тапки-то как, удобные?.. Хороши, правда?..
Богословский, сидя на диване и читая газету, вскидывал ногу, внимательно обозревал тапок и уже ничего не отвечал.
Я смущалась, но не обижалась, понимая, что в самом деле хватит действовать человеку на нервы.
Дня через три-четыре рано утром раздается резкий звонок в дверь. Я, полуодетая, открываю. Почтальон... В руках держит телеграмму с пометкой «Молния». Красного цвета. У меня екает сердце.
— Что случилось-то? — спрашиваю. — Такая рань…
— Мы не знаем, — отвечает почтальон, — чужих писем не читаем. С вас сто тридцать два рубля за срочность. Распишитесь, пожалуйста.
Я заплатила, расписалась и закрыла за ним дверь.
С замирающим сердцем осторожно разворачиваю телеграмму и читаю: «БЕЗМЕРНО РАД УДАЧНОЙ ПОКУПКЕ ТЧК СПАСИБО ТЧК ТАПКИ ПРЕКРАСНЫЕ ТЧК ЛЮБЯЩИЙ ТЕБЯ НИКОЧКА».
Чувство юмора у него было поразительное.
