Отчим обожал носить летом светлые костюмы, их у него было великое множество. В химчистке их чистили плохо, и мама стирала руками. Да что там костюмы! И ботинки, и туфли ему начищала. Бывало, стоит Шилов у подъезда, весь одетый с иголочки — в белоснежном смокинге, в накрахмаленной сорочке, — и газету читает, а она его «Мерседес» моет. Ну не будет же он во всем светлом пачкаться?
Мама смертельно уставала, порой даже плакала от усталости. С обидой говорила мужу:
— Я — твоя домработница, прислуга…
— А как же другие женщины? И работают, и дома успевают! — удивлялся он.
— Но не у всех же квартира в триста метров и муж — народный художник СССР!
Каждый день она вставала очень рано, часов в шесть.
Будила Машу, кормила ее и провожала в школу. Потом гуляла с собакой, пока муж спит. А когда он просыпался и шел в душ, быстро готовила ему завтрак. Ей надо было успеть сварить кашу, испечь сырники или поставить в духовку запеканку, заварить чай. На стуле у кровати хозяина ждали чистые носочки и отутюженный носовой платок. Рубашку и костюм он выбирал сам. А дальше было самое сложное: подать творожники именно той температуры, которую он любил. Если еда была слишком горячей, мог гневно отшвырнуть тарелку. С чаем тоже были проблемы: он должен был быть правильной температуры, не выше и не ниже — в общем, поди пойми...
Когда Шилов уходил работать к себе в мастерскую, мама часто плакала. «Если бы он видел мой труд за день! Сколько я успеваю, сколько делаю!» — жаловалась она мне по телефону. А он не хотел этого видеть. Не понимал: что ей еще надо? Живет как у Христа за пазухой и жалуется!
— Да я тебе весь мир показал! — возмущался он.
— А есть люди, которые этот мир не видели и прекрасно душа в душу живут! А весь мир я и по телевизору посмотрю, — отвечала мама.
Да для нее эти поездки за границу были мукой! Там она должна была сопровождать мужа на выставках, ходить на приемы. После каждого выхода в свет частенько ругались. Мама не смела даже взглянуть ни на одного мужчину, она знала, что муж страшно ревнив.
А мужчины на нее всегда засматривались, обращали внимание, говорили комплименты, приглашали танцевать. Дядя Саша этого не выносил, злился страшно!
Однажды они поехали в ФРГ с выставкой. В ресторане сидела большая компания: наши физики-ядерщики и делегация художников. Один из физиков очень смешно рассказал про своего кота. Мама смеялась от души, громче всех. Сосед Шилова в шутку шепнул ему: «Я бы на вашем месте вызвал его на дуэль!» Шилов принял этот «совет» всерьез и вечером устроил маме сцену. В приступе ярости разорвал на ней в клочья халатик.
В Португалии они познакомились с польским послом и его женой. Вчетвером отправились гулять к океану. Был сильный шторм. Мама испугалась. Посол галантно взял ее под руку и повел вперед.
Сзади шли Шилов с его супругой. Вечером опять претензии: ты, мол, не умеешь себя вести...
Смешно! Да маме никто не нужен был, кроме него. Это же очевидно! Она мечтала, чтобы в ее жизни был хороший добрый муж — один на всю жизнь!
А вот у нее основания ревновать мужа имелись. Но она в этом смысле никогда не жаловалась мне на Шилова. Только спустя время призналась, что знала о его постоянных изменах.
Мастерская Шилова находилась неподалеку от их квартиры, в Брюсовом переулке. В известном доме артистов Большого театра на самом последнем этаже именитому художнику выделили три квартиры: одну трехкомнатную и две двухкомнатные. Они все соединялись «сапожком», окнами во двор.
