Еще не закончились шумные премьерные мероприятия, когда Никита сказал: «Хочу познакомить тебя с одним армянином. Режиссер со студии Довженко — Роман Балаян. Самый у них талантливый». Никита вечно объявлял кого-то большим талантом и с ним носился... И вот он свел нас с Балаяном. Тот говорит: «Напиши для меня сценарий». — «О ком?» — «Обо мне. Я же как Нагорный Карабах. Стою на скале, и снится мне, что я лечу, а просыпаюсь — работы нет, двое детей, жена ругается». — «Не понимаю, как из твоей идеи можно сделать сценарий. Но я подумаю». А Никите говорю: «Никит, если я возьмусь за это, то главную роль напишу под тебя. Будешь сниматься?» — «О чем разговор, конечно буду».
И вот уже со студией Довженко договор подписали, и аванс мне заплатили — шесть тысяч рублей. А сценарий у меня все не вырисовывается. И тут поехал я в Черкассы к старшему брату — он тогда кризис переживал: из армии комиссовался, выпивать стал. Посмотрел я на брата, и понял, о чем надо писать. Так появился сценарий «Полетов во сне и наяву». Вот только Балаян прочел и сказал: «Я не то хотел. Какой-то дурак твой герой, чего ему неймется?» Тогда я, уже многому научившийся у Никиты, просто отдаю сценарий почитать на «Ленфильм». И мне оттуда звонят: «Мы вернем аванс на студию Довженко, давайте к нам». Балаян, конечно, узнал, сразу стал звонить: «Витя, дети кушать хотят! Ладно, сниму это говно, денег немножко заработаю. Никто этого фильма все равно не заметит». Я говорю: «Ром, с таким отношением нельзя начинать работу. С моей точки зрения, это один из лучших моих сценариев». — «А, вай, у тебя что ни сценарий — то лучший!» И вот он стал быстренько запускаться. Только вместо Михалкова на главную роль неожиданно для меня захотел Янковского. Тот сначала не соглашался: студия Довженко — репутация у нее не очень была, а тут еще и какой-то никому не известный Балаян... Но Рома уперся: нужен Янковский, и все тут! Пришлось мне самому Олегу позвонить: «Олежечка, мы с тобой приятели, ради меня почитай». А он: «Завези сценарий на служебную проходную «Ленкома». Я сегодня еду в Таллин на «Собаку Баскервилей», в поезде прочту». В поезде Олег оказался в одном купе с Никитой Михалковым, который тоже ехал на «Собаку Баскервилей». И вот Янковский стал читать сценарий и время от времени восклицал что-то одобрительное. Было у него любимое словечко: «гений». Кого он только гением ни называл... И вот он читает сценарий и вскрикивает: «Мережко, сволочь, гений!» Михалков, конечно, поинтересовался, в чем дело. И был очень удивлен, когда узнал: на роль, которую обещали ему, зазывают Янковского... Впрочем, Роман тут прав, его выбор безупречен: Никита слишком силен и самоуверен по своей натуре для такой роли, тут нужен кто-то более рефлексирующий. К счастью, Никита хоть и обиделся, но не сильно...
Мы с ним тогда очень дружили, в гости друг к другу ходили. Помню, на день рождения я привез Михалкову мешок картошки — килограммов пятьдесят. И Никита восхитился: «Да такого бесценного подарка мне никто еще не дарил!» Как-то на Николиной Горе мы с ним и композитором Артемьевым втроем крепко выпили и, стоя на коленях, целовали русскую землю, плача от умиления. Был и еще раз, когда мы с Никитой вместе плакали: в Ленинграде, причем третьим был Олег Басилашвили. Мы, опять же, сначала хорошо посидели, а потом пошли гулять. Недалеко от Исаакиевского собора видим разрушенную церковь с колокольней. Мы на нее забрались, смотрели на Ленинград... Плакали и кричали: «Что ж вы, суки, делаете с нашей родиной!»
