Мама очень любила свою сестру, которая тоже была музыкантшей. Самое смешное, что они, сколько я помню, часто собирались вместе пойти на спектакль или в кино. Долго договаривались, созванивались, назначали место встречи, но, как правило, так и не встречались. Это было какое-то наваждение!
Мама после киносеанса кидалась к телефону:
— Нюра! Где ты была?
— Я тебя ждала у кинотеатра.
— Интересно, где же ты стояла?
— Да там, где мы с тобой, Маруся, договаривались. Ну ты в кино-то попала?
— Да!
— Ну и как?
— Ужас!
— Да ты что?! Замечательный фильм!
Сестры начинали страшно ссориться, потом вдруг выяснялось, что они перепутали не только место встречи, но и фильмы. (В кинотеатре «Метрополь» было три кинозала.)
Как Настасья Филипповна, мама постоянно пригревала у себя дома каких-то старичков, старушек. У нас на даче долгое время жил астраханский певец Александр Григорьевич Ястребов. Он ютился в нашем крошечном домике. На какое-то время мама дала кров Зое Григорьевне Дунаевой. Муж Зои Григорьевны, Леонид Николаевич, князь по происхождению, служил в Малом театре осветителем. С рюкзаком за спиной он шагал до наших Снегирей, чтобы в выходной отдохнуть на природе. Ночевал в маленьком бывшем коровнике, в котором когда-то жила Бурка.
Наше окружение было очень симпатичным — приветливые и интеллигентные люди. Хотя и тесновато, но, как говорится, чем богаты, тем и рады! Я росла среди этих людей в атмосфере душевного тепла. Мама совершенно не знала, что такое «собрать ребенка в школу», — за нее эту обязанность с удовольствием выполняли другие...
Мама многим помогала: устраивала в больницы, давала деньги, хлопотала о жилье. Каждый день раздавался звонок — почтальон с мешком писем за спиной с трудом протискивался в прихожую. Мама садилась за стол, надевала очки и ножницами аккуратно вскрывала конверты. Особенно внимательно она относилась к треугольничкам, было ясно, что адресату негде и не на что купить конверт. Откладывала письмо с пометкой «Ответила» в сторону и принималась за следующее. По определенным дням в нашу дверь звонили старики и старушки, которым мама оказывала посильную помощь.
— А почему Мария Петровна не занималась с вами пением?
— Начнем с того, что у меня не было певческого голоса. Мы, конечно, пробовали, но из этого ничего не получилось. Я пропищала «Жаворонка», на этом все и закончилось. А моя Машенька, которая носит бабушкино имя Мария Петровна, — оперная певица. Она продолжает семейную традицию. У нее всегда была жажда деятельности и любовь к знаниям. Она даже работала манекенщицей в Доме моды Славы Зайцева. Окончила вечерний юрфак, Академию имени Гнесиных, теперь поет в «Новой опере». Помня свое аскетическое детство, девизом в воспитании детей я взяла набоковскую фразу «Балуйте, балуйте ваших детей! Вы не представляете, какие испытания могут выпасть на их долю». Я не запрещала им ничего, хотя заставляла учить языки, заниматься музыкой — словом, боролась за знания. Думаю, теперь они мне за это благодарны. Во всяком случае, Максим, который занимается бизнесом, недавно мне сказал спасибо.
— Ваши дети рождены от разных отцов. Не было ли у них ревности, конфликтов?
— Ну что вы?! Они необычайно дружны. Максима я родила в тридцать лет, а Машу — в тридцать семь. Максима фактически вырастил отец Маши. Своего родного отца он никогда не видел. Моя история, как видите, повторилась у сына...
С его отцом, Львом Збарским, я познакомилась, когда стала работать в Вахтанговском театре. Он был сыном гениального академика Бориса Збарского, который забальзамировал Ленина. Но это тем не менее не спасло Бориса Ильича от ареста. Лева был замечательным графиком, художником. За ним все время бегали и просили проиллюстрировать очередную книжку, он соглашался, брал аванс, но поскольку не мог делать что-то тяп-ляп, работу выполнял долго и поэтому вечно был всем должен. Однажды директор Балета Якобсона, отчаявшись получить от художника заказ, запер Леву на ключ. Всю ночь я сидела с ним и рисовала обнаженные фигурки, а он их росчерком мастера одевал в костюмы.
Мы очень любили друг друга. Были молоды и вели, можно сказать, экзотический образ жизни. Лева переживал период переезда и строительства огромной мастерской в центре города. Каким-то чудом ему с Борей Мессерером удалось выбить на это разрешение у властей. В недостроенной мастерской, где не было горячей воды, у нас день и ночь толклись люди. Когда в четыре утра все расходились, я стояла на кухне и, падая с ног, мыла посуду. И так каждый день. Однажды мы с компанией очень весело встречали там Новый год. Скульптор Никогосян обклеил стол белой бумагой, а Максим Шостакович принес ведро куропаток в сметане. В этот год Ефремов ушел из «Современника», и мы после боя курантов дружно побежали к Гале Волчек, чтобы поддержать ее.
