Моя мама лежала в той же больнице, которая через четыре с половиной года стала последним пристанищем Виктюка. Та, что через дорогу — прямо напротив его театра. Прежде Остроумовская, кажется, № 33, а теперь имени братьев Бахрушиных. В апреле-мае 2016-го, когда моя мама тихо уходила в этой больнице, я, побывав у нее, чтобы не впасть в отчаяние, переходил дорогу и шел в театр к Роме. Он был уже физически слаб, вел репетиции сидя. Иногда даже не подходил к нему, и он не знал, что я в зале. Просто сидел минут тридцать, приходил в себя, пытаясь отвлечься от кошмара грядущего маминого ухода, и только потом возвращался домой.
По неповторимости, яркости, своеобразию и вместе с тем разнообразию режиссерского почерка никого равного Виктюку нет и, вероятно, не будет. Он единственный режиссер, возродивший таировскую традицию в русском театре. Работал как с яркими и большими артистами и актрисами, так и с начинающей, совсем еще зеленой молодежью.
Я бы назвал его жизнь в Театре неутомимым, неустанным поиском своей Алисы Коонен. Когда-то давно в ГИТИСе именно Алиса Георгиевна подписала его диплом, и если бы он нашел свою Коонен, то мог бы случиться новый Камерный театр. А просто свой театр — как здание с вывеской — был ему вряд ли нужен. Возможно, поэтому он и появился так поздно, под конец его жизни.
Виктюк одухотворял, а порой оживлял любой театр, в который его приглашали. Своей вдохновенной режиссерской магией он превращал любой театр — от ведущего столичного до маленького провинциального — в Театр. В тот Театр, который грезился ему во снах и наяву, который он без устали ваял, на который он положил всю свою жизнь.
Алла Демидова. Актер в комедии дель арте
Думаю, что Роман Виктюк, пожалуй, самый артистичный человек, которого я встречала за всю свою жизнь. Он был артистичным во всем! Я даже уверена, что он стал бы прекрасным актером в комедии, вернее в жанре комедии дель арте. Я вообще обожаю, когда умные люди играют в жизни. Они не относятся к ней пафосно и серьезно, они отстраняются. И в отстранении проявляется какое-то новое эстетическое чувство. Роман как раз был таким человеком.
Когда мы начали с ним работать в Театре на Таганке, он предложил сначала поставить на меня «Кто боится Вирджинии Вульф?». Спектакль еще не шел в «Современнике», он мог бы впервые появиться на нашей сцене. Мы даже попробовали репетировать, но получалось как-то неинтересно. И тогда я предложила поставить то, чего никогда не было на русской сцене, — цветаевскую пьесу «Федра».
Цветаева написала несколько пьес, все очень хорошие. Но режиссеры боялись их брать, потому что было непонятно, как переводить интеллектуальную поэзию на сценический язык. А мы рискнули, взяли. Надо сказать, работали долго, потому что трудно было найти тот самый адекватный театральный язык. Нам помогали тогда в Москве все, кто мыслил авангардным искусством. Начиная с поэта Дмитрия Пригова, который читал, вернее кричал эти стихи, и заканчивая солистом балетной труппы легендарного Мориса Бежара Хорхе Донном. На репетициях сидели художник Паша Каплевич, театровед Сережа Николаевич, хореограф Алла Сигалова. Всем было интересно.
