Съемки длились с утра до вечера, перед группой стояла задача уложиться в сроки — снять картину за лето. Но деятельность пиротехников часто оказывалась непредсказуемой, приходилось начинать все сначала, если заряд оказывался слишком сильным или слабым. Это забирало много времени. Разгримировываться, снимать костюм не разрешали, поскольку пришлось бы только у свадебного платья по новой застегивать добрую сотню пуговок. Однажды голод пробрал так, что ни о чем, кроме еды, думать не могли. Рыцарев разрешил отлучиться в город. И небольшой компанией мы двинулись в сосисочную на набережной. Это сегодня экзотическими костюмами там никого не удивишь, а тогда люди чуть в обморок не падали, видя, как Будур решительно направляется к скромному предприятию общепита, где начинает с аппетитом поглощать сосиски. Кажется, тогда там сгрудилось чуть ли не все ялтинское население.
В летние месяцы съемки не уложились, в сентябре начался учебный год, и мне пришлось пойти в местную вечернюю школу. Водил меня туда исполнитель заглавной роли Боря Быстров. Не только отводил, но и всегда встречал после занятий. Группа боялась, что обидят местные. Боря стал для меня идеалом мужчины, его благородство, доброта, человечность оказались безграничными, я его просто обожала.
Мама всегда была очень строгой, требовательной, чрезмерно меня опекала, ругала за малейшую провинность. А Боря спасал, защищал, просил: «Не сердитесь на Додошку». В финале фильма мы должны были с ним поцеловаться. Я не знала, что это такое, оказалась совсем неискушенной. Рыцарев долго со мной бился, а потом махнул рукой: «Закрой глаза и просто тянись губами к Борису». Но я так смешно это делала, что режиссер вынужден был все переиграть. Когда дело шло к поцелую, я закрывалась шалью и убегала.
Очень поддерживал и Отар Коберидзе, игравший султана — моего отца. Он уже был к этому времени известным актером. От этого высокого красавца балдели все наши «невольницы». Мне же было приятно, что Отар выделил меня, заботился, любил как младшую сестру. Он тоже со мною нянчился, отводил на площадку и после съемок приводил к маме. Мы очень подружились, рядом с Отаром я ощущала себя защищенной.
А влюбилась в художника по костюмам Костю Загорского. Чувство было платоническим, никто бы не посмел ухаживать за мной в присутствии мамы.
