Мама видела моим мужем такого же статного красавца, как ее Хфедя, и была страшно разочарована, когда в ее очередной приезд в Москву я представила своего жениха — сорокасемилетнего Владимира Юрьевича Агеева. Едва он шагнул за порог, Пелагея Тарасовна запричитала: «Вальк, ты что?! Весь лес прошла и дерева не нашла? В Москве живешь — и такого выбрала! Получше, что ли, не попался? Куда глядела-то? Мало что на двадцать годов старше, так еще и страшненький: живот на сторону скособочился, дикабурди (так моя Пелагея Тарасовна называла брыли) как у собаки висят!» Замечу: спустя несколько лет мама отзывалась о зяте совсем иначе.
После папиной отставки родители остались жить в Гвардейске Калининградской области. В 1964 году им предложили путевки в военный санаторий. Папа ехать не хотел (Федор Лаврентьевич вообще был домоседом), но врачи и жена уговорили подлечиться. Через неделю после возвращения из Кисловодска он умер — внезапно, от обширного инфаркта. Папе было всего шестьдесят. На прощание с подполковником Березуцким пришел весь город.
Зная, как сильно мои родители были привязаны друг к другу, и понимая, как тяжела для мамы потеря любимого Хфеди, Владимир Юрьевич стал звать ее в Москву: «Пелагея Тарасовна, нечего вам тут мучиться в одиночестве — перебирайтесь к нам. За могилой Федора Лаврентьевича, обещаю, будет хороший уход». И мама согласилась. У нас тогда уже была дочка Полиночка, которую мы сначала хотели назвать Пелагеей (Владимиру Юрьевичу очень нравилось это имя), однако бабушка резко воспротивилась: «Меня батюшка из деревенской церквы так нарек, а девчоночка — городская. Пусть будет Полиной».
Мама сразу поладила и с внучкой, и с зятем. Как-то я была на съемках в Минске, а у нее случился сердечный приступ. Владимир Юрьевич несколько дней не отходил от постели тещи, вызвал домой для консультации знающего кардиолога, рекомендации которого потом старательно выполнял. Вернувшись со съемок, я услышала от мамы: «Вальк, какой же Володя внимательный и сердечный человек! Привел мне доктора — да не какого-нибудь, а еврейской национальности! На лучшего не поскупился! Вот что тобэ скажу: такого мужика, как Володя, я бы оберегала. Ради бога, не проступи его!»
А познакомились мы с Владимиром Юрьевичем в 1959 году в Крыму. Он работал директором Ялтинской киностудии, а я играла эпизод в картине, которая, по-моему, так и не вышла на экраны. Было смешно и непривычно, что взрослый мужчина обращается ко мне по имени-отчеству:
— Валентина Федоровна, вы не устали?
— Вы что, хотите меня на руки взять?
— Могу.
— Смотрите, пупок развяжется!
Из Крыма мне предстояло ехать в Краснодар сниматься в картине, название которой — режьте меня на колбасу! — сейчас не вспомню. «Я к вам приеду», — пообещал Агеев, а я подумала: «Не приедет. Он такой дисциплинированный, рабочий график расписан по минутам — разве сможет ради собственной прихоти оставить студию? Да и злых языков побоится: только с третьей женой расстался, а уже четвертую присматривает!»
